Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Вот землю светильник дневной осветил,
¹⁷³³⁰ День за косы чёрные ночь ухватил,
И чёрный шатёр изорвал в вышине,[595]
Лобзаньем уста окровавив луне.
Пред ставкой вождя загремевший кимвал
На ратное поле дружину призвал.
Стал пристально гору и степь озирать
Хуман-богатырь, и подумал он: «Рать
К иранцам пришла на подмогу — шатры
Не зря запестрели на склонах горы!»
Он видит вдали ослепляющий взор,
¹⁷³⁴⁰ Из ткани лазоревой княжий шатёр;
Над ним — предводителя знамя с копьём;
Другие шатры — словно звёзды кругом;
Поодаль, над чёрною ставкою,— стяг,
Подобно луне, разгоняющий мрак.
«То рать Фериборза, — услышал Хуман, —
Близ воинов Туса раскинул он стан».
Вернулся к Пирану, душой удручён,
И молвит: «Удел наш с бедой обручён!
Из стана иранского клики вчера
¹⁷³⁵⁰ Сильней, чем в другие, неслись вечера.
Я встал на рассвете и долго смотрел,
Внимательно весь Хемавен обозрел.
К иранским бойцам подкрепленье пришло,
И, видно, огромно той рати число.
Парчёвый шатер зеленее травы.
На знамени — образ драконьей главы,
Забульские воины встали кругом,
И каждый — с кабульским мечом и щитом.
Сдается мне, это Ростем, не иной,
¹⁷³⁶⁰ К ним прислан Хосровом, что правит страной».
Пиран омрачился и молвил: «Беда,
Коль вправду Могучий нагрянул сюда!
Погибнут Камус и Шенгул, и хакан,
И каждый, кем славится в мире Туран».
Поспешно покинул он стана предел,
Примчался и вражьи войска оглядел,
Оттуда к Камусу-бойцу поскакал,
К Меншуру, к Фертусу-бойцу поскакал,
Поведал им: «С первым я встал петухом,
¹⁷³⁷⁰ Становище вражье объехал верхом.
На помощь — вершить боевые дела
Огромная грозная рать подошла.
Должно быть, тот самый могучий Ростем,
О ком я уж раньше поведал вам всем,
Узнав, что иранцев постигла беда,
По воле Хосрова примчался сюда».
Воскликнул Камус: «Помышлять о худом
Довольно, о витязь, богатый умом!
Хоть сам Кей-Хосров пусть выходит на бой,
¹⁷³⁸⁰ Не должно тебе омрачаться душой.
Всегда у тебя на устах — лишь Ростем!
Пред этим забульцем трепещешь зачем?
Лишь знамя увидит и хватку мою,
Отступит он, страхом объятый в бою.
Рать выстрой, воинственный клич возгласи,
Над полем сражения стяг вознеси!
Когда поведу в наступление рать,
Не должно и вам от меня отставать.
Увидишь, как яро врагов мы разим,
¹⁷³⁹⁰ В кровавое море мы степь обратим!»
Пиран позабыл беспокойство и страх,
Душою воспрянул при этих речах;
Отвагою сердце своё укрепив
И в ставку свою боевую вступив,
Доспехи воителям роздал глава,
И всё вспоминал исполина слова.
К хакану в шатёр поспешил он потом,
К земле пред владыкой склонился челом
И молвил: «О царственный, доблестный муж,[596]
¹⁷⁴⁰⁰ Чья мысль — насыщенье для праведных душ!
Путь долгий, большой ты прошёл ради нас,
Труд тяжкий за праздник ты счёл ради нас.
Спеша на призыв Афрасьяба-царя,
На быстрых судах пересёк ты моря.
Ты — рати опора. В решающий миг
Так действуй, как должно потомку владык.
Кимвал водрузить на слона поспеши
И мир завыванием труб оглуши!
Сегодня в сражение двину я рать,
¹⁷⁴¹⁰ Её середину — тебе возглавлять.
Защитой надёжною будь удальцам,
Главу вознесу я тогда к небесам.
Великий воитель Камус приказал,
Чтоб я на противника первым напал.
Он, тяжкую палицу ввысь занеся,
Священными клятвами долго клялся:
Сегодня, мол, палицей этой сражусь!
Хлынь дождь огнекаменный — не устрашусь!»