Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Братоубийственный бой, и власти черед[1], оскверненныйлютою ненавистью, и Фивы преступные[2] вывесть — в душу запала мне страсть пиерийская. Песню, богини,как мне начать? Воспеть ли исток ужасного рода,оный сидонский увоз[3] и агенорова приказаньянеумолимый закон простор пытавшему Кадму?Длинная дел череда, коль страх пред Марсом сокрытымпахаря[4], кем в борозде ужасной воздвигнута битва,я прослежу и подробно скажу о песне, какою 10 в стены сойтись повелел Амфион тирийским вершинам[5];тяжкая ярость к родным жилищам у Вакха[6] откуда;в чем состоит юнонина кознь[7]; Афамант злополучныйпротив кого напряг тетиву; почему устремиласьнеустрашенная мать в Ионийскую глубь с Палемоном.Вплоть до сих пор в стороне все горе и счастие Кадмая бы оставить хотел: эдипова дома бесчинствопесни моей означит рубеж, — раз я не дерзаюпеть италийских значков триумфы[8] в битвах арктийских,дважды униженный Рейн, Истр, дважды законом смиренный,20 и с заговорщической скалы низвергнутых даков,или войну, что отвел от Юпитера[9] чуть повзрослевший,и, наконец, тебя, честь Лация, признанный славой,кто подоспел подхватить новизну начинаний отцовых.Жаждет бессмертия Рим для тебя! Пусть все потеснятсяобласти звезд[10] пред тобой, а часть лучезарная неба,часть Борея, Плеяд и та, что молний не знает, — жаждут тебя; и пусть огненогих коней усмирительсам тебе на чело изгиб возлагает лучистыйи уступает тебе Юпитер великого неба30 равную часть, — ты пребудь, над людьми довольствуясь властью,морем и сушей владей, богам оставив светила!Время придет, деянья твои в пылу пиерийскомпеть я решусь, а теперь — настрою кифару и вспомню[11]войны Аонии, жезл, сгубивший братьев-тиранов,месть, для которой и смерть не предел, мятежное пламя,спор о последнем костре, погребенья лишенные трупыцарские, и города, опустевшие в гибели общей… — Светлая кровью тогда обагрилась лернейская Дирка,и устрашил Исмен, берега от жажды сводящий,40 вдруг волной накатив небывало могучей, Фетиду.Кем же начать мне, Клио, из героев? — Тидеем ли ярым?Или сначала сказать, как пророк лавроносный низвергся?[12]Ждет и герой, прогнавший в бою враждебные токи[13], — яростный Гиппомедонт, и печальная битва аркадца[14]дерзкого, и Капаней, по-иному чудовищный[15], песни.Свет нечестивых очей помрачив казнящей десницейи в безысходную ночь погрузив сокрушенную совесть,жизни остаток Эдип влачил в продолжительной смерти[16].Он бы хотел в темноте удаленного скрыться покоя,50 не выходить, из жилищ, недоступных для света дневного,но непрерывно пред ним на докучливых крыльях кружитсядень беспощадный в душе, и в сердце — Мстительниц тени.Вот он пустоты глазниц, незажившую рану, увечьежалкое в неба простор возводит, рукой обагреннойв полую землю стучит и взывает в мольбе беспошадной:«Боги, неправедных душ блюстители в тесном для казнейТартаре, Стикса поток свинцовый, несущий усопших, — вижу тебя; и, частым моим привычная зовам,дай, Тисифона, мне знак, будь к страшным мольбам благосклонна!60 Ежели я заслужил[17], чтоб меня, едва я родился,ты на груди берегла, ступни, разъятые раной,мне укрепив; если я, достигши киррейского токавозле двурогой горы[18], сумел, воспитанный лживымПолибом, жить, а потом, на развилке в теснине Фокидысплел свой путь с престарелым царем и старца с дрожащимликом сразил, искавший отца, и Сфинги коварнойскор оказался решить — твоею наукой — загадки;ежели счастлив я был неистовством к матери сладким,горестный брак заключил и частые ночи — как молвить? — 70 с ней проводил, для тебя — и ты знала, — детей зачиная… — алчущий кары, потом на персты отступавшие сам ябросился, остановив на несчастной матери взоры, — выслушай!.. о, я смею молить о том, что безумцуты же внушила. — Меня, кто ослеп, кто царство оставил,скорбного, ни поддержать, ни словом смягчить не хотелидети мои — и в браке каком! И они же — надменны, — горе! — и даже — цари, как будто я умер — смеютсянад слепотою моей и стенанья отца ненавидят.Я и пред ними ль нечист? И родитель богов на такое80 без возмущенья глядит? — Так ты взыщи с них, что должно,здесь появись и всех наказаньем настигни потомков!В липкой крови диадему надень — ее обагреннойсам сорвал я рукой, — мольбою отца возгоревшись,стань меж братьев, и пусть железо близость разрушитродственную; разреши, подземных владычица топей,ужас узреть вожделенных злодейств, — поверь, не замедлитюношей гнев: придя, ты найдешь в них достойную поросль!»Так говорит. И к нему богиня жестокая грозныйлик обращает[19]. Она в то время, возле Коцита90 сидя безрадостного, рассыпала волосы вольно,змеям позволив лизать дышавшие серою волны[20].Миг — и быстрей падучей звезды и Юпитера молнийпрянула прочь от скорбных брегов; бесплотные толпы,встречи с бегущей страшась, отступают; она же — сквозь тении через темень полей, где душ вереницы роятся, — за безысходный порог Тенарских ворот устремилась.День заметил ее, — налетев смолистою тучей,Ночь испугала коней лучезарных; крутой в отдаленьезамер Атлант и неверным плечом не сдержал небосвода.100 Бросилась тут же она, над долом Малеи поднявшись,к Фивам: ей ведом сей путь[21] — она им туда и обратноносится быстро, любя не больше и Тартар родимый.Мраком лик ей, встав, сто змей рогатых сокрыли — меньшая рать над ужасной главой; притаился в бездонныхблеск железный очах: так Феба рдеет сквозь тучи,от атракийских затмясь заклинаний; напитана ядом,пухнет набухшая плоть отравою; в огненных клубахчерная пасть: от нее болезни, жажда и голодвместе со смертью идут к народам; суровая палла110 вздыбилась сзади, сошлись на груди голубые завязки[22]:Атропос ей готовит убор и сама Прозерпина.В гневе обе руки взметнула; искрами сыплетта, а другая — живой рассекает гидрою воздух.Став на скале, где к своду небес Киферон подступаетближе всего, пронзительный свист удвоила свистом[23]гривы из змей, и ему — берега Ахейского моря[24]отозвались широко и земли пелопова царства.Слышит его и Парнас посредине небес, и суровыйслышит Еврот, и в бок раскат поразил пограничной120 Эты хребет, а Истм с двух сторон окатили потоки.Мать, уздою сдержав крутолобого в море дельфина[25],несшего сына ее, к груди Палемона прижала.Лишь утвердилась она на вершине кадмовой кровлии напитала едва привычною тьмою пенаты[26], — тотчас у братьев сердца в груди болезненно сжались,души наследственный гнев охватил, и зависть к чужомусчастью, и страх, рождающий рознь, и лютая жаждавласти, — та, что рвет договор, законному правучуждая в иске своем, поскольку слаще на троне130 быть одному, а спутник двоих правителей — ссора.Так, если пахарь, бычков[27] из стада дикого выбрав,хочет, чтоб в поле они запряженные вместе пахали, — те норовят увернуться: еще от пахоты долгойгордая шея у них до мозолистых плеч не склонилась;прочь друг от друга бегут, совместною силою упряжьрвут и нарушив ряды, межу неровно выводят.Так крутая вражда необузданных братьев толкнуладруг против друга. Они парить через год порешилии уходить в изгнанье затем. Завистливый счастьем140 им меняться велит закон условья крутого:всякий раз да теснит держащего скипетр преемник.Но благочестие их отложило сраженье лишь на год,и для второго царя договор не имел уже силы.А ведь тогда потолок не желтел еще золотом плотным[28],греческой мощный еще скалою пол не лоснилсяатрия, что вместит на поклон явившихся толпы;сон беспокойный царя берегущих не было копий,стражи строй еще не гремел, сменяясь, железом;ни самоцветы тогда с вином сочетать не стремились,150 ни драгоценный металл унижать ради яств; воздвигалабратьев голая власть, делили нищее царство.Споря, кому пахать близ скудной Дирки сухоеполе и торжествовать, воссев на негромком престолетирского странника, вы сгубили и долг, и законность[29],счастье и честные жизнь и смерть. К чему эта ярость,жалкие, даже когда б неправедность ваша сулилавам пределы земли, что видит солнце, вставаяутром или клонясь ввечеру в залив иберийский,или же издалека лучом досягает наклонным — 160 страны те, что Борей леденит, что Нот согреваетвлажным теплом; и фригийский предел, а так же тирийский —все б отдала одному! Град проклятый, страшное местодали повод к вражде, и безмерной оплачено злобойправо на трон эдипов воссесть… — Невыпавший жребийна год отнес полиникову честь. А ты, одержимый,как ты провел этот день, когда во дворце опустевшемпонял ты вдруг, что власть — твоя, что все тебя меньше,что ни один не равен тебе? — Но ропот змеитсятолп эхионовых, чернь от владыки безмолвно отходит170 и — как и всякий народ — государя грядущего любит.Кто-то, чей ум всегда к ядовитой низости крайнесклонен, но кто никогда покорной спины перед даннойвластью не гнет, «Ужели за гнев огигов, — промолвил, — рок неприступный велит сменяемой власти бояться,вечно под новым ярмом растерянной шеей сгибаясь?Двое порознь вершат народов счастье и силойбыть заставляют судьбу переменчивой, нас обрекаяпоочередно служить беглецам. О бог высочайший,земли засеявший[30], ты ль захотел такого безумья180 верным твоим? Или рок изначальный над Фивами властен,рок, что Кадму велел[31] сидонским бычком унесенныйласковый груз отыскать в соленой дали карпатосской?Тот, изгнанник, нашел в полях гиантовых царство,братьев в сражение вверг, из тучного поля прозябших.Это ли, это ль не знак, предсказавший потомков далеких?Ты замечаешь, в какой неприступной гордыне нависла,люто вздыбившись, власть, пока соправитель в изгнанье?Сколько угрозы в лице, как чванно он все презирает!Он ли — частным лицом — когда-то был ласков с просящим,190 был в обращении прост, терпелив — беседуя с равным?..Странно? — Но он — не единственным был… А мы — мы ко всякойслужбе — дешевая рать — для любого владыки готовы…Если Борей ледяной[32] и облачный Эвр, налетая,рвут паруса, тогда — судьба корабля незавидна:страх нависает двойной, и нет народа, что смог быжребий ужасный снести: тот правит, этот грозится».А между тем на совет собрался[33] Юпитера волейизбранный круг богов над сенью стремительной свода[34]в самой средине небес, где все одинаково близко:200 страны зари и закат, а также земли и воды,взору доступные дня. И сам вступает Юпитер[35]мощный в собранье богов, все ясным взором обводит.и звездоблещущий трон нанимает. Насельники небасесть не дерзают, пока не дозволил родитель садитьсяманием легким руки. За ними — летучие толпыполубогов и — родня облакам высоким — Потоки,следом — таящие рев, испугом сдержанный. Ветрыполнят чертог золотой. Божеств достоинства столькихсвод заставляет дрожать, и ярче сияют вершины210 неба, а также врата, сокровенным цветущие цветом[36].Велено всем замолчать, и в страхе стихает собранье.Начал Юпитер с небес — в священных речах содержалсянепререкаемый вес, и рок подчинялся глаголям.«На преступленья земли и в злобе злодейств[37] ненасытныйсмертный ум досадую я. Доколе преступныхвынужден буду карать? Претит грозиться дрожащеймолнией; кроме того, Киклопов руки усталимощные[38], да и огни в эолийских кузницах гаснут.Вот почему я стерпел бесчинство — при мнимом вознице[39] — 220 Солнца коней в пожар от колес, заблудившихся в небе,и допустил оскверненье земли фаэтоновым прахом.Попусту все — даже то, что ты могучим трезубцем,брат мой, просторам морским сверх меры разлиться позволил[40].Ныне решил я дома покарать, которым рожденьенекогда сам же и дал: один на персеевы Аргидом разделился, другой произвел аонийские Фивы.Ум неизменен у них: для всех погребение Кадмапамятно[41]; мало того, не раз, покидая глубины,гнев Эвменид их казнил за страшные промахи в рощах[42],230 радость зловещую их матерей[43], и богов преступленья, — впрочем, о них умолчу. Не хватило бы дня мне и ночи,если б о нравах решил нечестивого рода поведать.Вот в покои вступил отцовы негодный наследники возжелал осквернить безвинное матери лоно,сам к истокам своим — чудовище — вновь возвращаясь[44].Правда, пожизненным он наказаньем расчелся с богами,света лишившись навек и более нашим эфиромне наслаждаясь; но вот без меры преступные детивзор попирают слепой. И немедленно мстительный старец240 верный приносит обет. О, мрак твой, мрак заслужил твоймести Юпитера! Что ж, учиню преступным державамновые распри: весь вознамерился я уничтожитьс корнем гибельный род. Пусть семенем битвы мне будеттесть Полиника Адраст и им заключенные бракибез одобренья богов[45]. Но город мной будет наказанс этим и тот заодно: сокрывшего в сердце коварствоТантала я не забыл[46] и ужасного пира обиду».Рек всемогущий отец. Но, речью ужалена больно,скорбью нежданной круша запылавшее сердце, Юнона250 так возразила ему: «Не мне ль, не мне ли велишь тыв битву вступать, справедливейший бог? Ты знаешь, Киклоповкладку[47] и скипетр молвой прославленного Форонеяя и мужами храню, и опекою; правда, бесстыжий,смертной дремой ты унял охрану телицы фаросской[48]и, золотой, проникнуть сумел сквозь стены твердыни[49].Лживые ложа — прощу, но тот ненавистен мне город,где ты в обличье своем появлялся[50], где — вышнего ложазнаки! — громами гремел, Юноны молнии бросив!Фивам за дело платить, но Аргам, врагам их, — за что же?260 Впрочем, уж если таков раздор на священной постеле,можешь и древние ты истребить Микены, и Самос,Спарту[51] снести до основ! И нужно ли праздничной кровьюрдеть алтарям супруги твоей и смолою куритьсяутренних стран[52]? О, пусть жгут жертвы в мареотидскомКопте[53], пусть медью гремят над током тоскующим Нила!Если ж народам избыть провинности древние должно,если тревожит тебя запоздалое это решенье,что устарел сей век, — каких ожидаешь ты сроков,чтобы злодейства земли отменить и время исправить,270 вспять обратив его ход? — Начни же немедля вот с этихмест, по которым течет проходящей под морем волноювдаль за своею Алфей устремленный сиканской любовью[54];здесь, лишившись стыда, Аркадцы твой храм основалив проклятом месте[55], а там — Эномая марсовы оси[56],там же и кони его, которым под Гемом у гетовлучше пастись[57], и брошенных в прах, погребенья лишенных,стынут тела женихов[58] до сих пор. — Но мил тебе в храмахздешних почет, мила преступная Ида[59] и даже — вымысел Крита — твоя могила! — Так дай утвердиться280 в городе Тантала[60] — мне! Избавь от битвенной бурии пощади породу твою: ведь много безбожныхстран у тебя от зятьев-преступников[61] страждут не меньше!»Так скончала, смешав с мольбою упреки, Юнона.Ей Юпитер в ответ — не грозно, хотя и сурово — так отвечал: «А я и не думал, что ты благосклоннопримешь то, что я о твоих — вполне справедливо — Аргах решил, — ведь и Вакх с Дионой[62], я в этом уверен,многое в пользу Фив, была бы воля, дерзнулимолвить, да им не дает пред нашим могуществом трепет.290 Но леденящей водой и гладью стигийского братая поклянусь, и навек неизменною клятва пребудет:просьбы ничьи меня не склонят! Итак, легкокрылыйотпрыск[63] килленский, лети стремительных Нотов быстреечерез прозрачный эфир и, в мрачное царство спустившись,дяде[64] скажи: „Пускай в поднебесье подымется старец,Лаий, принявший смерть от сына и на берег дальнийЛеты не взятый еще уставами бездны Эреба,и повеленья мои донесет до чудовища-внука[65]:пусть он брата[66], что ждет в изгнании, гордый аргосским300 гостеприимством, вдали от хором вожделенных удержити вероломно черед не признает царственной чести".Так начнется их гнев, а за ним учиню остальное».Тотчас Атлантиад[67] подчинился родительской речи:вмиг к оконечностям ног привязал крылатую обувь,кудри покрыл и сияние звезд убором умерил,ветвь десницею сжал, которою гонит он сладкийсон и наводит его, а также в Тартара сумраксводит тени и вновь в обескровленных дух пробуждает;ринулся и — задрожал, дуновением легким охвачен,310 но не замедлил пронзить пустоту высоким полетоми преогромной дугой заоблачный путь свой означил.Тою порой, потеряв — бездомный изгнанник — отчизну,брел Эдиподионид, как вор, аонийским безлюдьем.Он — на беду! — в душе представлять грядущее царствоначал уже и стенал, что звезды неспешны и долгийгод неподвижен; одна ночами и днями заботасердцем владеет: когда расстанется с царством ничтожныйбрат, а себя, наконец, он владыкою мощи фиванскойузрит, — и всю свою жизнь он на этот лишь день променял бы!320 То он пенять начинал запоздало на тяжесть изгнанья,то воздымался в нем дух вождя и, гордый, он виделсвергнутым — брата, себя — на престоле; рассудок терзалистрах и надежда, в мечтах беспрестанных растратилась радость.Тут он держать бестрепетный путь к городам инахийскимтвердо решил, и к данайским полям, и к покинутым солнцеммрачным Микенам[68], — его повела Эриния, видно,или случайный пути поворот, иль зов неподвижнойАтропос[69]. Прочь он бежит от пещер, безумьем Огигаполных[70], и прочь от холмов, напитанных вакховой кровью;330 местности, где Киферон, оседая в равнину полого,распространился, клонясь некрутою горою к заливу,быстро проходит; затем, повисая на тропах скалистых,камень, который Скирон обесславил, и Скиллы угодья,в коих старик багряный царил[71], и Коринф безмятежныйтакже минует и гул двойного слышит прибоя[72].Тою порой на простор сопредельный ушедшего Фебавышла титанова дщерь, и, повиснув над миром безмолвным,росоносящий возок[73] истончил хладеющий воздух.Скот домашний молчит и птица, и Сон, среди горьких340 тихо прокравшись забот, с эфира долу склонилсяи милосердно принес забвение тягостной жизни.Но ни сиянья, с небес багровых сходящего, тучине пропустили, ни там, где тени были прозрачны,сумерек долгих тьма отраженным не вспыхнула Фебом.Плотная возле земли, ничьим лучам недоступна,черная ночь окутала мир. Эолии стылой — сотрясены — затворы гремят, грядущая бурявоем зловещим грозит, а ветры встречные с шумомсходятся и, расшатав крюки, ворота срывают,350 каждый небом своим завладев; но Австр утесняеттьму сильнее других: свивает мглистые кольцаи проливает дожди, — а их колючим дыханьемтут же скрепляет Борей; и не прерываясь трепещутмолнии, небо дымясь, разрывается в огненных вспышках.Вот под дождем Немея и рощ на границе тенарскихмокрые пики вершин аркадских, и мчится лавинойИнах, а там — Эрасин устремился к Медведице стылой[74].Пыльные реки, дотоль прохожие, ныне, плотинойих заградив, сдержать невозможно; в глубинах вскипая,360 поверху древнею вновь отравою[75] пенится Лерна.Нет неповаленных рощ, и мертвые буря ломаетруки деревьев в лесах; от века незримые солнцем.пастбища ныне видны по тенистого склонам Ликея.Путник меж тем, — то камням поражаясь, несущимся с кручи,то трепеща рожденных от туч грохочущих горныхречек и мчащихся встречь обломов жилищ и загонов,бешеной смятых волной, — безумный, стремится упорно,не разбирая пути, в пустыне молчащего мрака:страхом повсюду гоним, повсюду — призраком брата.370 Словно пловец[76], кому в объятиях бурного моряни непоспешный Возок, ни Луна приветливым светомне указует пути, средь вскипающих неба и моря — где он, не зная, стоит и вот уж, вот, ожидает,скалы, в коварной воде укрывшись, иль с острой вершинойв пене белой утес пронзят взлетевшее судно, — так и кадмейский герой, лесов избирающий сумрак,в спешном пути расчищает щитом ужасные чащи — хищных приюты зверей, ломает кусты, налегаягрудью, и тягостный страх в душе пробуждает отвагу.380 Тут, темноту одолев ночную, аргивские кровлии ларисейский дворец блеснули, и блеск отразилистены отвесные; — к ним устремясь в последней надежде,бросился, с левой руки оставив в Просимне высокойхрамы Юноны, с другой — огнем Геркулеса известный[77]черный простор лернейских болот; и вот он влетаетмеж приоткрытых ворот и царское видит подворье;здесь он тело свое простирает, от ливней и ветрастынущее, приклонясь к двери чужого покояи безмятежные сны призывая на жесткое ложе.390 Мирно в этом дворце, от порога среднего жизник старости переходя, Адраст народами правил[78],предков кровью гордясь, восходящей к Юпитеру дважды.Был он лучших лишен потомков, но порослью женскойцарь процветал, на двойной залог уповая дочерний.Феб, предводимый судьбой, ему провещал (и промолвитьстрашно, и трудно понять предзнаменованье), что станутщетиноносный кабан и лев желтогривый зятьями.Этого смысл ни сам ты, отец, ни ты, прорицательАмфиарай, не открыл, — запретил Аполлон провещавший;400 только в сердце отца оседала все горше забота.Рок между тем велит этолийцу Тидею оставитьдревний град Калидон: мучительный братоубийстваужас гонит его. Ночлега тою же ночьюищет и он, на Нот точно так же пеняя и ливень.Оледенела спина, дождевые потоки стекаюти по лицу и с волос; он входит в то же укрытье,где на холодной земле гость прежний лежит распростершись.Здесь повергает двоих судьба в кровавую ярость[79].Не пожелали они защитить дружелюбною кровлей410 ночь: и тот и другой сначала меняются грознойречью и медлят, затем, когда от дротов словесныхгнев до предела возрос, уже в исступлении, обас плеч срывают покров и в бой обнаженный вступают.Ростом выше один, он более строен и вместе — в первом цветении лет; другого, а он не слабее,храбрость — Тидея — ведет: по всем разлитая мышцам,большее в небольшом царило мужество теле.Множат, вплотную сойдясь, в лицо и вкруг впадин височныхряд ударов сплошной, — у стрел иль рифейского града420 вид таков, — и, колено согнув, в живот ударяют.Именно так, когда к низейскому вновь Громовержцуигры приходят[80], — то пыль пылает от пота сырогоюношей нежных; но тех — возбуждает разноголосьезрителей, а вдалеке о наградах матери молят;этих же — гнев окрылил, и к славе они не стремились,в стычке жестокой сойдясь, и цепкой рукою пытаянедра лица, и вглубь, на глаза надавив, устремляясь.Их бы, пожалуй, мечи, прикрепленные сбоку, заставиляростный пыл обнажить, — и лучше бы вражьим оружьем430 был ты, брата беда, фиванский юноша, сгублен! — но — неожиданный крик и рев, вылетающий с хрипомвон из грудной глубины, царя поражает во мраке,вынудив с ложа восстать: трезва и в великих заботах,старость его на краю некрепкого сна колебалась.Он поспешил меж огней многочисленных через высокийатрий и — двери едва навстречу свету открылись — страшное зрелище вдруг увидел: изранены лица,градом кровь на вспухших щеках. — «Безумства причина,пришлые юноши, в чем? — До этаких, знаю, побоищ440 подданный мой не дойдет! — Так что за пыл неуемныйненавистью возмутил молчание мрака ночного?Да неужели вам дня не хватило? Иль жалко на времядушу миром и сном смирить? Ну, что вы молчите?Кто вы, путь ваш куда? В чем спор? — Но ярости вашейесли судить, — вы не из низов, и гордой породыясные знаки видны в обильно пролитой крови».Молвил, они же, сплетя голоса, но искоса глядя,начали вместе: «О царь ахейцев, о милосердный,нужно ль нам говорить? Ты сам залитое кровью450 видишь лицо!..» — сочетав голосов озлобленных звуки,оба промолвили так, а после Тидей, по порядкупервым, продолжил: «Стремясь позабыть о случившемся горе,я Ахелоя луга и мой Калидон оставляю,чудищ родящий[81]; меня непогодная ночь застигаетв ваших краях, — и что мне метало укрыться от небакровлею? — Может быть, то, что к порогу этому первымпуть свой направил другой? — Однако мы слышим, что делятобщий кентавры приют, а также Киклопы на Этневместе живут. Но когда даже чудища дикие знают460 долг и природный закон, то нам вдвоем поместиться… —впрочем, о чем я? — Сейчас ты либо — кто бы ты ни был — гордый доспехом моим уйдешь, либо — если от скорбикровь, изнурясь, не застыла моя — узнаешь, что отпрысккорня великого, я ни отца Ойнея, ни Марсане посрамлю!» — «И я — ни духом; ни родом не беден…»!тот возражает ему, но, вспомнив о роке семейном,медлит имя отца произнесть. Адраст-миротворец«Полно, — сказал, — отложив угрозы — их ночь ли внушила,доблесть, иль гнев, разыгравшийся вдруг, — под кров мой вступите.470 Пусть залогами душ десницы вместе сойдутся;нет, не попусту все, не без воли богов совершилось:гнев же начало любви затем предварил, чтобы послевспомнить с улыбкой о нем». — И как безошибочно понялстарец судьбу! — Ведь не зря говорят: у связанных битвойверность такая была[82], какою Тесей Пирифоюверен был до конца, какою Орест, обезумев,был от жала спасен пораженной Пиладом Мегеры.Тут уже оба легко допускают, чтоб царь умягчил имречью суровость сердец, — так, с бурей сразившись, стихает480 море[83], но долго еще умирает ее дуновеньев складках опавших ветрил, — и в покои царские входят.Тут впервые Адраст рассмотреть одежды пришельцевмог и оружие их, он видит: вздыбился полыйлев на спине одного с торчащею в стороны гривой,видом подобный тому, кого в тевмесской долинеАмфитриониад сокрушил еще в юные годы,кем себя прикрывал до борьбы с грозой Клеонейской[84].Рядом, щетиною страх наводя и клыком искривленным,сверху могучих рамен обнять Тидея пытался490 вепря покров — калидонская честь[85]. Пронзенный великимзнаменьем, старец молчал, реченья небесные Фебасразу признав и вещих пещер наставления вспомнив;замер взгляд, застыло лицо, счастливый по членамтрепет прошел — он ясно постиг: ввели к нему богитех, кого Аполлон, прорицатель, плетущий загадки,выбрал ему в зятья, обманчивым ликом зверинымих наградив. И вот, воздев к светилам ладони,«Ночь, — промолвил, — земли и неба труды обнимая,звездные ты высылаешь огни путем многостранным,500 сил душе набраться даешь, покамест ближайшийслабым Титан существам не пошлет пошлет восход торопливый, — ты, благодатная, мне, одолев заблуждений плетенья,редкую веру даришь и рока истоки вскрываешьдревнего, — будь же ты мне утверждением данных обетов!Дом этот вечно тебя, годовые круги отмеряя,станет чтить, принося, богиня, лишь черные в жертву[86]стати отборной стада, а кроме того — пятилетокпламя Вулкана пожрет, парным молоком политое.Древняя вера в треног, и тайные глуби[87], — привет вам!510 О, судьба, я понял богов!» — сказал и, обоихза руки взяв, под кров покоев внутренних с нимивместе идет. — На седых алтарях еще сохранялисьв сонной золе — огонь, возлияния — в утвари теплой.Царь повелел, чтобы вновь очаги запылали, и новыйпир повелел учинить. Приказам спешат подчинитьсяслуги наперегонки; дворец оглашается пестрымгомоном: тонким одни багрецом и золотом звонкимложа устлав, громоздят ковры друг на друга высоко;блюда хрупкие — их протерев — расставляют другие;520 там над мраком и тьмой одержать ночную победу[88]рвутся, цепями сдержав на весу золотые лампады;здесь, железом пронзив, бескровное тщательно жарятмясо царских говяд, а эти — полнят кошницыпрахом Цереры, в камнях растертой. Покорным кипеньем,полнящим дом, доволен Адраст. И вот он меж гордыхтканей сам возблистал, на ложе из кости возлегши.Юноши против него, водою высушив раны,также легли: на лица глядят в отметинах мерзких,каждый другого простив. А царь престарелый Акасту — 530 ту, что вскормила его дочерей и стражем вернейшимстыд их святой хранила теперь для законной Венеры — вызвать велел и ей прошептал в безмолвное ухо.Только был отдан приказ, немедленно отроковицыиз потаенных пришли покоев: дивные видом,звонкооружной одна Палладе, Диане колчаннойликом другая равна, но грозны не столько. Их скромностьтотчас узрела мужей незнакомых: румянец и бледностьвместе на нежных щеках застыли, а взоры, робея,чтимого ищут отца. Затем, обеденным чином[89]540 голод уняв, Иасид велит по обычаю слугамчашу с прекрасным подать рисунком[90], блестящую златом, — некогда оной богам Данай совершал возлияньяи Фороней, — а на ней деянья чеканные были:тут летун золотой с отсеченной горгоньей несетсязмееволосой главой: вот-вот он выпрыгнет, мнится,в вольный воздух, она — тяжелые веки подымет, — и на застывшем лице бледнеет злато живое;там фригийский ловец летит на крылах золотистых:он — возносится, вниз удаляются Гаргары, Троя.550 спутники в горе стоят, собаки тщетным рычаньемпасть изнуряют, и тень догоняют, и лают на тучи.Чашу налив кипящим вином, небожителей чинновсех призывает Адраст, но в первую очередь — Фебаславит у жертвенника увитая лавром стыдливымслуг и близких толпа, ловящая блеск разожженныхв праздник алтарных огней, курящихся щедрой смолою.«Может быть, юноши, вы узнать об этих обрядахи о причинах того, что Феба чтим мы особо,жаждете[91], — вымолвил царь. — Вины сознанье внушило.560 В прежнее время бедой побужденный великой, приноситжертвы аргивский народ. Я рад поведать, — внимайте.После того, как змеи бирюзовой мощные кольца(был то — исчадие недр — Пифон, — он темными обвилкольцами Дельфы семь раз, дубы ободрав чешуеюдревние, и подползал с раскрытою пастью трехжальной,черный яд напитать вожделея, к потокам Кастальским)стрелами бог[92] поразил, без счета их в раны вонзал,и на кирренских простер равнинах, едва не на сотнююгеров труп распластав, — ища найти искупленье570 крови, приблизился он к небогатым жилищам Кротонанашего. А у того, вступая в первую младость,дивной прелести дочь[93] хранила богов благочестья,девственно чисто живя и счастливо. Если б ей Фебатайной не ведать любви, не делить делосского ложа!Ведь как познал ее бог близ токов влаги немейскойи совершила кругов дважды пять безущербная ликомКинфия, — звездное мать родила Латоне потомство — внука; но кары боясь, — отец насильственной свадьбыей, без сомненья, простить не сумел бы, — село в отдаленье580 выбрала и, поместив младенца в ограде овчарни,стражу блуждающих стад тайком воспитать поручила.Рода, дитя, твоего в недостойной ты спал колыбели:луг тебя ложем из трав одарял, решеткой дубовойдом осенял, и держал покров земляничного древатело в тепле, а полый тростник слал сон беззаботпый — пусть на полу, скотины вблизи. Увы, даже этотдом постигла судьба! На земле, на дерне зеленомкак-то лежало дитя, эфир впивая устами, — бешенство яростных псов его растерзало, кровавый590 справивших пир. Едва лишь дошла до слуха убитойматери весть, — пропали в душе родитель, стыдливость,страх: не сдержавшись, она дом полнит, безумица, страшнымвоплем и тут же сама, покров на груди раздирая,перед отцом признаться спешит; но зачем побудилаболь к добровольной — увы! — как вымолвить? — гибели черной?Поздно вспомнив жену, ты — страшной смерти утеху.Феб, чудовище шлешь; в Ахеронтовых безднах на ложебыло зачато оно Эвменид: и ликом, и станом — дева; но, вечно шипя, с макушки змея воздымалась,600 темную ржавчину лба подобием ленты делила.Эта язвящая месть, шурша ночною стопою,в спальни взялась заползать, и свежие души под кореньс лона кормилиц срывать и окровавленною пастьюих пожирать, от скорбей отцовских весьма утучняясь.Но — разъярился Кореб, оружьем и мужеством лучший:он за собою увлек отобранных юношей, мощью — первых, из тех, что жизнь легко меняют на славу.Дева же, опустошив обиталища очередные,шла к двоепутью ворот[94]: двоих привязала младенцев610 сбоку и, скрючив персты, в живые тела их впивалась,около нежных сердец согревая железные когти.Оной навстречу — венцом окруженный мужей приближенныхюноша встал, смертоносный свой меч под крепкие ребрадеве вонзил и, до тайников острием растревоживблещущим недра души, Юпитеру глубей подземныхдиво его возвратил. Мог всякий, приблизившись, видетьсмертью подернутый взор, и течь продолжавший из чревамерзкий поток, и грудь, густой оскверненную кровью, — наших могилу детей. Инахийцы застыли младые:620 радость, сменившая плач, велика, но опаслива все же.Крепкие колья схватив (бессильная скорби утеха!),стали безжизненный труп истязать и уродовать щекиградом острых камней, — но гнев не могли успокоить.С шумом кружася ночным, ее даже вы избегали,стаи голодные птиц; а ярая псиная злоба,пасти пугливых волков на нее, не касаясь, взирали.Но на несчастных в сердцах из-за мстительницы, умерщвленнойроком, Делосец восстал: в тени высочайшей Парнасасев двувершинного, он, жестокий, с неправого лука630 гибельный мечет снаряд, поля и жилища Киклопов[95]гордые пламенем жжет, облаков одеянье набросив.Гибнет сладчайшая жизнь: мечом своим смерть обрезаетнити Сестер и держит в руках захваченный город.И на вопрос вождя[96]: «За что? Чей гибельный пламень,Сириус правит какой с эфира[97] в течение года?» — снова вершитель-Пеан велит кровавому дивуюношей в жертву принесть, которые казнь совершили.Дух благородный, в веках по достоинству дня заслужившийдолгого, — ты не сокрыл недостойно святого оружья,640 не убоялся пойти навстречу погибели верной!Нет, он с открытым лицом на пороге кирренского храмавстал и такими разжег священную ярость речами:«Не по приказу, Фимбрей, к жилищам твоим не с мольбоюя прихожу: мне честь и сугубая доблесть внушилив этот отправиться путь, — я тот, кто убийством осилилсмертную нечисть твою; Аполлон, ты в облаке мрачном,в свете губительном дня и в черном поветрии небазлобного ищешь ее, неправый, — но пусть даже лютыйдорог зверь великим богам, людская ж для мира650 смерть дешева, и столь безжалостно гневное небо, — Арги-то терпят за что? Лишь я, о бог наилучший,голову должен лишь я подставить року; ужелипо сердцу больше тебе, жестокий, безлюдными видетькровли жилищ и поля, скорбящие о землепашцах,сгибших в огне? — Но речью зачем удержать я пытаюсьжала и руки твои? Ждут матери, я же исполнилто, что хотел, и твою вполне заслужил беспощадность.Что же, достань стрелу и, лук напрягши звенящий,славную душу отправь в обитель смерти, но тучу660 бледную, ту, что грозит инахийскому Аргосу свыше,прочь, покуда я жив, отгони». — На достойных взирая,рок милосерд. Удержал распалившегося Летоидастыд пред убийством. Смирясь, он мужу печальную почесть — жизнь подарил; а с наших небес тотчас разбежалисьчерные тучи. Порог изумленного Феба оставив,ты, прощенный, ушел. — Священные эти уставы[98]чтит торжественный пир ежегодно, и новый смиряетфебовы храмы почет. Вы случаем не заходилив них — из ваших краев? В Калидоне, я знаю, Ойнея670 партаонийский очаг — коль верные нас достигалислухи — достался тебе. А ты нам поведай, откудав Аргос пришел, — как раз для бесед подходящее время».Но опускает лицо, опечалившееся внезапно,долу исменский герой, за Тидеем израненным молчаискоса взглядом следит и нескоро молчание рушит:«Чтущему ныне богов, тебе вопрошать не пристало,род мой каков, из какой я земли, откуда струитсядедовской крови черед: средь праздника вымолвить стыдно.Но — коль торопит тебя забота узнать о пришельце — 680 Кадм — начало отцов, земля моя — марсовы Фивы,а родила Иокаста меня». — Адраст же, радушьемдвижимый — он ведь узнал пришельца: «Известное, — молвит, — что же скрывать? Мы знаем: молва до Микен докатилась, — путь недалек. Престол, безумье и взор посрамленныйзнает и тот, кто дрожит под солнцем арктийского неба,тот, кто на Ганге живет, в Океан, под закатами черный,входит; и если кого оставляют на бреге неверномСирты[99], — то знает и он. Крушиться не нужно и бедыпредков себе причислять: грехов предовольно и в нашем690 роде противу богов, — но в них неповинны потомки.Сам лишь — своим не в пример — благими старайся деламипредков грехи искупить. Но вот уже, дышло склоняя,льдистый бледнеет Возок Медведицы гиперборейской.Вина пролив в алтари, отцов спасителя нашихснова и снова, мольбы вознеся, воспоем Летоида. — Феб-родитель, — тебя блюдут ли Патарские чащив снегом покрытых горах ликийских; иль чистой росоюлюбо тебе касталийской кропить власы золотые,или же Троей владеть, Фимбрей, где фригийские скалы700 ты добровольно взвалил на плечи, не ждущие платы;или ты хочешь, о Кинф латонин, Эгейского морятенью касаясь, в волнах не искать устойчивый Делос; — стрелы и лук у тебя, врагов разящие дикихиздалека; уделили тебе небесные предкивечное нежных ланит цветенье; неверная Парокведома пряжа тебе и грядущие судьбы открыты, — все, что Юпитер решит высочайший, и год, приносящийгибель и войны стране, и грозящие скиптрам кометы[100];ты и фригийца склонил пред кифарой[101], и к чести Латоны710 Тития ты распластал земнородного[102] в поле стигийском.Оба, — зеленый Пифон и фиванская матерь[103] трепещутславной твоей тетивы; казнящая страшно Мегеравечно лежит на огромной скале, под коей без пищиФлегий простерт, и его тебе терзает в угодумерзкими яствами, но — и голодный — он брезгает ими.Помни свой прежний приют[104], помогай нам, юнонины пашни,правый, блюди, — называть ли тебя румяным Титаномахеменийцам вослед, Озирисом ли плодоносным,или же так, как тебя величают в пещере Персея. — 720 Митрою, — гнущим рога, разгневанные на погоню[105]».

Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Похожие книги

Все жанры