Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Майи пернатый посев[1] между тем от хладеющих тенейшел, исполняя приказ Юпитера; всюду густыетучи препятствовали, и клубы тумана сбивали.Не на зефиры шаги опирались, — на жуткие вздохисвода безмолвного: Стикс, девятью полями текущий[2],перегораживал путь, не пускало казнящее пламя.Сзади Лаий спешил дрожащею старческой тенью,рана мешала ему: вонзившийся по рукояткумеч нечестивый пронзал ударом родственным душу[3], 10 первопричинный гнев являя мстительниц-Фурий, — все же он шел и шаги укреплял целительной ветвью[4].Как же пустые леса и поля — обиталища манов[5],мрачные рощи ему поражались! Тому, что вернулсястарец назад, — дивилась Земля, и даже в умерших,света лишенных уже, болезненная пробуждаласьчерная зависть. Из них один, чье глупое рвеньевечно до самых небес — отчего и трудна у них старость — радо несчастьям других, несчастно чужою отрадой,молвил: «Счастливец, ступай, зачем бы ни был ты призван, —20 дал ли Юпитер приказ, Эриния ль старшая гонитсолнцу навстречу идти, иль ты фессалиянки[6] волей — жрицы безумной — с твоей укромной расстался гробницей, — ах, но на милый взглянув небосвод, на покинутый светоч,на зеленеющий луг, на влагу источников чистых, — вдвое печальней сюда возвратишься ты в эти потемки!»А уж когда их узрел лежащий на мрачном порогеКербер и все устремил голов отверстые пасти, — он, кого и входящие злят! — и черная вздуласьшея, грозя, и груду костей он разбрасывать начал, — 30 богу летейской пришлось унять лиходея лозоюи троекратной дремой[7] угасить железные очи.Место известно — оно инахийцами Тенар зовется, — где устрашающий мыс бурливой Малеи выходитветрам навстречу, залив вершиной от взоров скрывая.Мощная круча стоит и, ясная, ливни и буривсе презирает: на ней лишь звезды, устав, отдыхают[8].Там истощившиеся укрытье устроили ветры,молний пути по скале, ее середина — летучихтуч приют, а вершин — полет стремительный птичий40 не достигает, и их не тревожат грома раскаты.Если же солнце вверху, то тень от скалы покрываетморя далекую гладь и в толще, огромная, тонет.А под скалою внизу изгибается Тенара пенныйберег, не смея дойти до открытого токов простора.Там утомленных Нептун из пучины Эгейского моряк пристани гонит коней[9]: следы на песке оставляетпервый, а двое других разбегаются рыбами в море.Здесь, говорят, тропа неприступная бледные тенисводит к черному вниз Юпитеру[10] и открывает50 мертвым чертоги его. И, ежели верить аркадцам,казней скрежет и вопль им слышен, и, мрачно вздуваясь,поле кипит, звенят Эвменид глаголы и дланитам среди белого дня, а Леты привратник трехликий[11]пахарей — если его услышат — с полей прогоняет.Этой вот мрачной тропой и выскользнул бог окрыленный[12]с тенью старца наверх; с чела подземные тучитут же смахнул и уста освежил живым дуновеньем.После, летя на Арктур, оставил Луны пограничнойпашни с народами их. В пути ему Сон повстречался,60 Ночи гонящий коней: отпрянув в почтительном страхе,Сон божеству уступил в небесах дорогу прямую.Тень, летя не столь высоко, за отнятым звезднымсводом следит[13] и вождем, и вскоре — кирренские кручивидит внизу и свою в оскверненной Фокиде могилу.Ветер был — в сторону Фив: застонал у порогов сыновнихЛаий и медлил войти в пенаты, знакомые слишком.А уж свои увидав на столпах вознесенные кровлии колесницу свою, до сих пор покрытую кровью, — в трепете чуть не вернулся назад: ему не преграда70 ни Громовержца приказ, ни аркадской лозы[14] увещанья.Кстати, этот же день Юпитер отметил удароммолнии: нежный Эван, тебя неурочные родыпрепоручили отцу[15]. По этой причине тирийцыночь порешили без сна провести в веселии общем[16]:всюду — в домах и полях — плетеницы разбросаны были,и выдыхали они меж кратеров, вино истощивших,сонного бога в лучах зари, и флейты гремел и,медный звон побеждал по бычьей коже удары;в радости сам погнал Киферон лесов бездорожьем80 здравых умом матерей, одержимых счастливейшим Вакхом.Так, внезапно сойдясь, на Родопе пиры учиняют[17]или же между холмов срединной Оссы бистоны:полурастерзанный скот, отбитый у ярости львиной, — вот их яство; они парным молоком укрощаютпыл свой; но если на них Иакха огигова веетбешеный дух, то — к камню рука, то чащи — приличьемигом крушат, и кровь соплеменная льется обильно,тем указав на праздничный день и пир отмечая.Этою ночью летун килленский и призрак безмолвный90 спальни достигли царя эхионского[18], где, велемощный,тело свое он простер меж ковров ассирийских на гордомложе. Увы! Он смертным своим несведущим сердцемрока не знал, и он пировал, и сном наслаждался.Старец тогда, исполняя приказ, — чтоб не мог показатьсялживым образ ночной, — пророка древнего темныйпринял Тиресия вид и голос[19], приметную такжеволну надел, а пряди — свои оставались, и белыйклок бороды, и бледность своя; но инфула лживоволосы переплела, и с бледной оливой сплетался100 лживых повязок почет. Итак, перстами коснувшисьгруди, привиделся он судеб глаголы рекущим:«Спать не время тебе[20] и ночью глубокой бездельноздесь возлежать, о брате забыв, — громада деянийкличет давно, нерадивый, тебя и замыслов важность.Над эонийским когда простором висит грозоваятуча и Австры шумят, тогда мореход забываетпарус и рвущее гладь правило, — он медлит; вот так жемедлишь и ты. Но знает Молва, что некто недавнимбраком гордясь, готовит войска, чтоб царство добыли,110 свергли тебя, а в хоромах твоих — он стариться будет.Одушевляет Адраст, приметами тесть предреченный;Арги — приданого часть; к тому же — союзом до гробасвязаны он и Тидей, забрызганный братоубийством.Вот он и горд, а тебя — он изгонит и, видно, надолго.Сам из участья меня родитель богов посылаетс неба: Фивы — храни, слепца, взалкавшего власти,брата, который готов изгнать, гони, да не впустишьждущего смерти твоей, преступно сгубившего клятвы,и да не впустишь с ним владыкою Кадма — Микены».120 Вымолвил; и, уходя, — уже побледневшие звездыскрылись от светлых коней[21] — с лица оливу и волнусдернул и — деда явил: над ложем злобного внуканизко склонясь, обнажил ударом пронзенную шеюи увлажнившеюся сновидение раной наполнил.Внук проснулся тотчас, взмахнул руками и с ложапрянул, ужасом полн: приснившейся крови потокигонит прочь и дрожит пред дедом в поисках брата.Словно дремлющий тигр, услышав охотников шопот,сети увидев, — рычит, ленивые сны прогоняет.130 жаждет битвы, глаза сужает и пробует когти, — вдруг — прыжок на толпу, и в пасти он тащит живогомужа, кровавых снедь детенышей; — так и правительгневом вскипает, к войне против дальнего брата готовясь.Вышла уже в небеса[22] из опочивален мигдонскихи холодеющий мрак с высот поразила Аврора,росы стряхнула с кудрей, алея все больше при видеСолнца, спешащего вслед, к которому поздний сквозь тучилуч обращал, на коне чужой эфир покидая[23]медленном, Люцифер; но — отец пламенеющий полнит140 мир[24] и даже сестре[25] лучи посылать запрещает.Тотчас же Талайонид почтенный, а следом, недолгомедля, диркейский герой, а с ним и герой ахелойскийпрянули с лож: и тот, и другой, утомленные боеми пережитой грозой, вкусили полную мерусна, инахийский же царь, лелея душу покоемлегким, перебирал в уме богов и нашедшихв доме приют у него и тревожился: чем обернетсярок обретенным зятьям. Сойдясь у срединных сиденийдома, десницы они очередным сжимают пожатьем,150 и, где удобно вбирать и высказывать тайные речи,вместе садятся; Адраст обращается к полным сомненья:«Гордые юноши, вас привела благосклонная полночьв царство мое не без воли богов, и вам сквозь смешеньеливней и молний, когда Громовержец гремел непогодой,к этим жилищам моим был путь Аполлоном указан.То, что скажу, известно и вам, и народу Пеласга:сколь вожделен союз и для скольких юношей знатныхс домом моим. У меня — надежда сладкая внуков — дочери две возросли, при одних рожденные звездах.160 Сколь милолики и сколь стыдливы, — не речи отцовойверьте, а только тому, что вчера на пиру увидали.Их, полями кичась и широковластным оружьем,многие жаждут мужи, — мне всех и не вспомнить ферейскихи эбалийских вождей, и матери в грядах ахейскихверят в потомство от них. Прибегал к условиям многимдаже Ойней твой[26] и тесть, опасный пизейской вожжею.Мне же ни тех, кто Спартой рожден, ни посланцев Элидысделать зятьями нельзя, но кровь эта — ваша, забота — ваша о доме моем по обету старинного рока.170 Слава бессмертным, что вы — таковы и породой, и духом,что предсказанье — сбылось; а это — почет, порожденныйночью суровою, так за битвой награда приходит».Выслушали; напрягся их взгляд, они друг за другоммолча следили: один уступает, казалось, другомуречи черед. Но начал Тидей, во всяком деяньепервый: «Насколько же скуп о твоей возглашающий славезрелый твой ум, — ты сумел, вынося великую долю,доблестью счастье смирить! А кому Адраст уступаетвластью, и кто позабыл, что от древних полей сикионских180 призванный[27], ты усмирил законом бесчинные Арги? — Если бы стало тебе, справедливый Юпитер, угодновверить деснице его народы, которые держитИстм дорийский с одной стороны, а с другой не пускает[28], — свет от страшных Микен, свой ход изменив, не сбежал бы[29],и близ Элиды холмы не гремели б от схваток свирепых![30]Те у одних из царей, у других Эвмениды другие… — прочее ты, фиванец, оплачь. Итак, я согласени расположен душой». — И он замолчал, а продолжилследом другой: «Но кто отказаться от тестя такого190 мог бы? Изгнанникам, нам, отвергнутым родиной милой,правда, Венера еще не мила, но с нею утихнутгорести в сердце, уйдут пронзившие душу печали.Радость такую дарит утешение это, как будтомы увидали с кормы, бросаемой бешеным Нотом,милую землю. Хотим, обретя счастливые знакивласти, остаток судьбы, трудов и жизни под кровомсчастья прожить твоего». — И тут же, нимало не медли,все поднялись. Отец инахийский без счета обетык прежним прибавил речам и клятвой заверил, что будет200 им помогать и вернет изгнанников в отчие царства.Вот уже Арги — спеша наполнить улицы слухом,что де явились зятья к вождю, и цветущие девы,Аргия дивной красы, Деипила, не менее ликомславная, женами им с гименеями первыми[31] станут, — радость готовят. Идет Молва[32] к городам дружелюбным,и от соседних полей разносится вплоть до ликейских.и парфенийских высот лесистых и пашен эфирских.И до огиговых Фив добирается та же богиня:бурная, стены она до самых краев заливает210 и, согласуясь с ночным обещаньем, вождя Лабдакидасильно страшит: приют, и брак, и царства обеты,смешанный род поет и (вольность откуда такая,ярость — зачем?) возвещает войну. Пролился на Аргидень долгожданный: толпа веселящаяся наполняетцарский дворец и вблизи на изображения предков[33]смотрит, и лицам живым соревнуют медные лики — дерзкий труд человеческих рук. Двурогий родительИнах слева сидит, на сосуд опершись наклоненный;кроткий его Фороней заслоняет и старец Иасий,220 воин Абант, а за ним — негодующий на Громовержцацарь Акрисий, Кореб с головой на мече обнаженном,образ Даная за ним, замыслившего преступленье,тысяча следом вождей. Входя сквозь гордые двери,толпы народа шумят, а знати горстка и те, чточестью ближе к царю, в ряду обретаются первом.Жертвами внутренний двор загорелся, звеня суетоюженщин: чистейшим кольцом арголидянки мать окружают,прочие — возле невест: со всех сторон обступив их,новых обрядов черед толкуют, боязнь умаляя.230 Девы пошли: красы блистательной, скромны повадкой, — по белоснежным разлив ланитам румянец стыдливый,долу склонили лицо; нечаянно к ним подступилапоздняя к девству любовь, и первого стыд прегрешеньялица обеих смутил: омылися благоприличнойщеки слезой, пробудив в родителях трепетных гордость.Именно так с небесной оси спускаются вместестрогая Феба сестра[34] и Паллада, — обе с оружьем,взгляды обеих тверды, власы златые — узлами:спутников с Кинфа ведет одна, с Аракинфа — другая;240 даже взирая на них продолжительно, если дозволят, — не разрешить: какая из них прекрасней, достойней,больше — Юпитера дочь[35]; когда б поменялись убором, — шел бы Палладе колчан, а Делии — шлем оперенный[36].Радуясь наперебой, инахиды богов утруждалижертвами в меру щедрот и достатков каждого дома:кровь и нутро — одни, другие — травы сжигают,третьи — а слышат и их, коль искренне сердце — куреньемчтут богов и порог покрывают сломленным лесом[37].Вдруг неожиданный страх — изволением Лахесис строгой — 250 души людские сотряс, разрушил отцовскую радость,праздничный день возмутил: к порогу безбрачной Палладышли они, — а для нее аргивский город Ларисакруч мунихийских отнюдь не ущербней[38]; по древним законамдщери Иасия[39] здесь, в чистоте доросши до брака,девичьи в жертву власы приносили, вину искупаяпервого ложа; и вот, на идущих к высокой твердыне,вниз по ступеням катясь, с вершины храма упавшийрухнул щит золотой, доспех аркадца Эвгиппа, — светочей передовых огни, украшение свадьбы,260 он загасил, и тотчас, раздавшись из глуби священной,мощный голос трубы остановленный ход устрашает.Первый ужас, прошел, и все к царю обратились:то, что слышали глас, отрицают, но знаком зловещимкаждый был потрясен, и страх возрастал в пересудах.Дивно ли? — Аргия, ты надела тогда украшенье — мужа нерадостный дар — ожерелье Гармонии, многихбедствий зловещий исток; черед их долог, но все жея изложу, отчего столь злобная сила в обнове.Древних преданье гласит, что Лемносского бога терзала270 долгая ревность[40]: любви и застигнутой не помешалаказнь, и ее обуздать не сумели мстящие цепиВот почему для Гармонии он украшенье и создал — к свадьбе подарок: его искусные в большем Киклопыделали, ревностно им дружелюбной рукой помогалионых трудов знатоки — Тельхины; но труд наибольшийсам он свершил[41]: огнем цветущие тайным смарагдывставил в металл, адамант грозящим надрезав узором,Здесь и Горгоны глаза, и последней молний блестки(их с наковальни он взял сицилийской), и яркие гребни — 280 змей бирюзовых краса, а также — плача достойныйплод Гесперид и руна зловещее фриксова злато;язвы различные здесь помещает и снятого с черныхвлас Тисифоны вождя и мучащей Пояса мощьювсе наделяет; поверх искусно лунною мажетпеной, а все целиком поит усладительным ядом.Ни Пасифея к нему, из прельстительных первая Граций,ни Красота, ни сын идалийский[42] не прикасались, — Слезы, Скорби, Гнев и десница Раздора клеймили.Первая жертва его — Гармония, спутница Кадма290 дольнего: вопли ее обратились в глухое шипенье[43],а удлинившийся стан бороздил иллирийское поле.Следом за ней — Семела: едва надела на шеюдар вредоносный, как в дом проникло коварство Юноны[44].Бедная, ты, говорят, Иокаста, наряда нечестьемв свой завладела черед и славой его украшалась,к свадьбе готовясь, увы, — и какой! — но всего не расскажешь.Аргия ныне горда подарком, сестры украшеньяскромные превосходя проклятою злата красою.Оное видит жена обреченного смерти провидца[45], — 300 близ алтарей и меж яств потаенно злобную варитзависть: когда бы самой завладеть свирепым нарядом.Близкие знаменья ей, увы, помочь не сумели:скольких желает скорбен и бед, преступница, жаждет!.. — впрочем, достойная их. Но битв западни злополучноймуж за что заслужил, а сын — безвинного гнева[46]?После того, как пиры во дворце и народная радостьдлились двенадесять дней, герой исменский[47] решаетк Фивам взгляд обратить, своего потребовать царства.Был ему памятен день, когда во дворце эхионском310 он, лишенный всего счастливым жребием брата,понял, что боги — не с ним, что ушли в смятенной тревогеспутники, что никого вокруг не осталось, что счастьемон обойден; одна изгнанника скорбного вышлав путь сестра[48] проводить, — и ее на первом порогеон оставляет, сдержав рыдания гневом великим.Тех, кто изгнаньем его веселился, пристрастному князюльстя сугубо, и тех, кто о нем, как сам он заметил,изгнанном, плакал, — всю ночь и в течение дня разделял он.Душу его извели безумная злоба, досада320 и тяжелейшая всех человечьих забот — если долгосбыться ей не дано — надежда. Замысла грозныйоблак вздымая в душе, и Дирку, и дом недоступныйКадма, — готовится в путь. Как бык без долины привычной[49] — стада вожак, кого, отогнав от излюбленных пастбищ,телки отбитой вдали заставил реветь победитель, — оной в изгнанье опять возжелав и пылом исполнясь,голову гордо подняв и сломленный дух пробуждая,жаждет войны и лугов и пленного требует стада,рогом уже и копытом сильней; пред вернувшимся страха330 полн победитель, его признают пастухи с изумленьем.Гнев не иной изощрял и тевмесский юноша[50] молчав мыслях своих, но тайный их ход замечала супругаверная: мужа обняв на ложе при первом румянцебледной еще Авроры: «Куда ты, лукавый, стремишься,бегство готовишь зачем?» — говорит. — «Любовь замечаетвсе: я ведь вижу, корысть твое учащает дыханье,мира не знает твой сон, не однажды лились по ланитамслезы, и стоны забот прерывала не раз я великих,длань прижимая к устам. Меня не тревожит нисколько340 мысль о неверности, мысль об измене, о юности вдовой:наша любовь горяча, и еще после свадьбы не сталоложе мое остывать, — твое лишь, любимый, спасенье,верь мне, терзает меня. Ужель без друзей и оружьятребуя царства, из Фив, когда он откажет, ты льстишьсявыскользнуть? — И от кого! — Молва, привыкшая властиизобличать, говорит: он горд и счастлив добычейи не выносит тебя; к тому же и год не закончен.Карой небесной меня пророки и вещие жертвы,также падение птиц[51], а также — образ тревожный350 прежде не лгавшей во снах — насколько я помню — Юнонысильно страшат… Но куда ты спешишь? Иль тайное пламяв Фивы уводит тебя, иль тесть наилучший…» — Улыбкиюноша тут же сдержал эхионский, супруги страданьянежные вознаградил объятием и поцелуивпору по грустным щекам, удержав от рыданий, рассыпал.«Душу от страхов избавь, поверь: благодетельной волейдень бестревожный придет; твоим же летам не присталобремя толиких забот: пусть сын сатурнов[52] несет их,судеб отец, и пусть склоняет с небесного свода360 взор Справедливость, дабы охранять на земле правосудье.Утро, глядишь, и придет, когда и дворец ты увидишьмужа, и по городам пройдешь царицей обоих».Так он сказал и тотчас от милого прянул порога;смутен, Тидея призвал, союзника в замыслах, вернымсердцем заботы его уже разделявшего (душиих после ссоры любовь сочетала) и зятя Адраста.Времени много прошло, покуда в длительных спорахлучшее к ним, наконец, не явилось решение: верностьбрата пытать и, к нему обращайся с просьбой, разведать:370 можно ли власть получить; и смелый Тидей добровольнотруд этот взял на себя. Тебя, этолиец храбрейший,все же пыталась не раз рыданиями Деипилане отпустить, — но отчий приказ, и возврат безопасный — право посла, и сестры справедливый призыв победили.Он уже вымерил путь сквозь лес на прибрежье суровомтопи Лернейских болот, где гидра сожженная греетглуби виновных зыбей[53], миновал долины Немей — песнею их пастухи еще оглашать не решались[54], — мимо Эфиры прошел, повернутой к Эврам рассветным;380 уж позади Сизифа приют[55] и бьющие в береггневные воды и их разобщивший Лехей палемонов[56];Нис обойден стороной, Элевсин благодатный осталсясправа, и вот — под стопой тевмесская пашня; он входитв крепость Агенора[57], там сурового зрит Этеокла:сам на престоле сидит, вокруг — щетинятся копья;грозный, он суд над людьми — без права судить, ибо времяцарства прошло — за брата чинит, готовый к злодействамвсяким, и сетует лишь, что должного требуют поздно.Став двора посреди, посол — о чем объявляла390 ветка оливы — сказал о причинах прихода и назвалимя; и так как всегда был горяч и в речах незатейлив,и на сей раз говорил справедливо, однако же резко:«Если бы ведал ты честь и хотел договора условьевыполнить, ты бы тогда по прошествии года направилк брату посланцев твоих, а сам — положенным чиномзнаки достоинства снял и оставил мирное царство,чтобы изгнанник, давно в чужих городах выносящийдолю недолжную, мог воссесть на законном престоле.Но — так как царствовать страсть сладка, а власть соблазняет — 400 мы тебя просим: уже возвратился свод звездоносный,круг совершив, и к горам отошедшие тени вернулись, — этой порою твой брат повел по местам незнакомым,странник печальный, беду; теперь же под небом открытымвремя тебе влачить свои дни, на земле леденящейспать и смиренно чужих обходить стороною пенатов.Счастью предел положи: багрецом изобильный и златомблещущий, досыта ты над скудным несчастного братагодом смеялся, — итак, откажись от радостей царстваи — терпеливо снеся изгнанье — добудь возвращенье».410 Вымолвил. А у того давно под спокойной личинойв сердце огонь бушевал: так камня бросок заставляетпрянуть навстречу змею, у которой в недрах подземныхдолгая жажда весь яд собрала, разлитый по телу,в узкое горло ее под жесткой чешуйчатой шеей.«Если б сомненья во мне вызывали все прежние знакидерзости брата и гнев очевиден не был сокрытый, — я бы уже по тому в них уверился, как ты яришься,злобу являя его: ты выслан, словно подкопник,рушащий вал крепостной, ты словно труба, что отряды420 вражьи сзывает. Когда б держал ты в собранье бистоновречь иль гелонов среди, под низким бледнеющих солнцем, —ты говорил бы скромней и почтительнее к беспристрастнойправде. Однако тебя, уличенного в яростной злобе,я не виню: ты исполнил приказ. Но так как повсюдувы нам грозите и скиптр не дружбой под сению мирапросите, нет, но взявшись за меч, — иные, чем он мне,ты передай от меня царю аргосскому речи:скиптром, который дала справедливая доля, а такжевозрасту должная честь, — владею и буду владеть им.430 Твой же царский престол — наследство жены инахийской,груды данайских богатств (о, я не завидую большейроскоши!) ты получил, и ты же при знаках счастливыхв Аргах и Лерне царишь; а мы — в полях каменистыхДирки и на берегах, стесненных эвбейским прибоем[58],правим, и нас не стыдит, что Эдип — наш несчастный родитель;ты же теперь ведешь от Пелопа и Тантала[59] знатныхпредков черед, и течет Юпитер родственной кровьюближе[60]. Ужели снесет привыкшая к пышности отчейздешний царица очаг, к которому сестры обычно440 робкие руна несут[61], который когда-то рыданьемжалкая мать сотрясла и — из мрачных услышанный глубейтолько что — старец святой! К тому же и мысли народасвыклись уже с ярмом: отцов и люда мне стыдно, — доли неверной они да избегнут, о сменной стенаявласти: им горько служить правителям непостоянным!Краткий царствия срок народам погибелен: видишь,ужас какой поразил горожан из-за нашего спора? — Их ли во власть тебе на верную казнь я оставлю?Брат, ты гневен придешь. Пусть я пожелаю, но сами — 450 ежели есть в них любовь, за труды благодарная — царствамне не позволят отдать отцы…» — Не вытерпев дольше,речи его прерывает Тидей: «Отдашь», — он промолвили повторил: «Отдашь, и даже когда бы железныйвал тебя окружил, и новою песней тройныестены возвел Амфион[62], — ни это, ни стрелы, ни пламяне помешает тому, чтоб смыл ты дерзость и умер,пленным венцом бия по земле, завоеванной нами.И поделом; но скорблю я о тех, не жалеющих крови,бросивших жен и детей для битвы безбожной, кого ты460 гибели, ласковый царь, обрекаешь. О, сколькие трупыи Киферон, и Исмен, напитанный кровью, закружат.Вот они — долг и великая честь! Но преступности родавашего я не дивлюсь, коль рожденья ближайший виновникбрачный покой отца осквернил. Но природа ошиблась:отпрыск Эдипа — лишь ты, и его преступного нравазнаки лишь ты, свирепый, несешь! Мы просим о годе… — впрочем, я мешкаю зря» — уже с порога, отважный,крикнул и только тогда стремглав сквозь строй потрясенныйвыбежал. — Так убегал за Диану Ойнею отмститель[63],470 вздыбив щетину, блестя клыками гнутыми; вепрягнал пелопов отряд, вздымая каменья навстречу,рощи по берегам Ахелоя изрытым срубая.Вот Теламон на земле, и вот, Иксиона простерши,он близ тебя, Мелеагр: тогда лишь жалом широкимбыл он пронзен, и в упорном боку отдохнуло железо.Сильно собранье смутив, уходит герой калидонский[64]так зубами скрыпя, словно сам он царства лишился.Все ускоряет шаги и бросает молящей оливыветвь[65], а вслед ему пораженные матери смотрят480 с верхних ступеней жилищ, и шлют проклятья Ойнидулютому, и заодно царя про себя проклинают.Ум у правителя был к злодейству готов и гнуснейшейхитрости: верных ему молодцов отменной военнойвыучки — мздою одних, других подстрекая речамипылкими — битву в ночи завязать наставляет, свирепый, — жаждет напасть на посла — от века священное имя! — и, заманив в западню, сразить негромким оружьем.Все ради царства — ничто! А какие б уловки нашел он,если бы брата судьба привела! О, слепая злодеев490 мысль, о, трусливое зло! — С оружием чернь устремилась,против единой главы сговорившись, — а можно подумать,крепость им брать предстоит, упорным ударом таранастену крутую крушить. Сплоченные, правильным строемвытекли все пятьдесят из гордых ворот по порядку.Слава тебе, если ты удостоен противников стольких!Путь сквозь чащобу их вел кратчайший, они торопились,скрытой стезей напрямик пробираясь густыми лесами.Место злодейств найдено: поодаль от города узкийход был между холмов, которые тень от высокой500 кручи и кряж защищал, зеленеющий лесом нависшим.Место от взоров укрыв, его для засады природаВыдумала: рассекла искусно тропой посредине — скалы — под ними внизу луга и пологие пашнидалью просторной легли; напротив же — выступ жестокий:прежде сидела на ней летунья эдипова[66]. Бледный,чудище, лик приподняв, устремив налитые ядомочи и слипшимися от крови ужасной крыламиоберегая мужей убиенных, в их кости вцепившисьполуобглоданные, с обнаженной грудью вставала,510 с криком глядела в поля: загадку решить не решится льнеразрешимую гость иль путник — выйти навстречуи завести разговор на ее наречии жутком, — длинные когти тогда на лапах своих почерневшихвмиг начинала острить и зубы — да ранят больнее,и над лицом пришлеца устрашающе крыльями била.Козни таились ее, покамест с камней кровавых,сходственным мужем, увы, застигнута, крыл не расправив,в горе она о скалу не разбила несытое чрево.Лес — несчастья судил, стада близлежащих боялись520 трав, и алкающий скот заклятых лугов не касался,тень не влекла хоровода дриад, не служила для таинствфавнам, и этих лесов роковых зловещие дажептицы бежали. Сюда спустился неслышимым шагомк смерти идущий отряд. Противника, гордого духом,ждут, на копья склонясь и в землю щиты упирая,и окружают венцом дозорные частые рощу.Влажною паллой[67] своей начинала укутывать ФебаНочь и в поля проливать прозрачные синие тени.Тот приближался уже к лесам и с возвышенной кручи530 рдеющий блеск щитов и шлемов гривастых заметилтам, где была негустой преграда ветвей и во мракепламенный трепет луны блуждал на оружии медном.Он удивился, но путь продолжал, лишь дротов торчащихжала придвинул и меч, скрываемый до рукояти.«Кто вы, откуда, зачем таитесь с оружьем?»[68] — сначалатак он без страха спросил недостойного, но не услышалзвука в ответ: тишина не сулила, неверная, мира.Тут-то как раз копье, необорною брошено мышцейКтония, — был он вождем отряда — сквозь темный промчалось540 воздух, — но бог и судьба дерзнувшего не поддержали.Шкуру пробило оно оленского вепря — щетинойстрашный покров — и, над левым плечом пролетев возле самойкожи, задело легко неоправленным деревом шею.Дыбом встали власы, и сердце оледенело.Грозно туда и сюда обращая свой пыл и от гневамертвенный лик, он не знал, какая готовится битва.«Кто здесь против меня? — Выходи на открытое место!Смелость, тебе ли робеть? — Какая же трусость! — Один явас вызываю на бой!» — И тут же увидел он стольких,550 скольких не ждал: а они, из бесчисленных выйдя укрытий,те спускались со скал, из долин вырастали другие.Сколько же их перед ним! — Уже под оружьем дорогався засверкала: вот так окруженных зверей заставляетпервый выбежать крик. Единственный для избавленьявыбрав путь смятенным умом, он ринулся к кручеСфинги ужасной, затем, поломав на скалах отвесныхногти, ужасный хребет одолел и встал на вершине.Здесь — в безопасности тыл, и путь для отмщенья удобен.Камень огромный — его, ревя и выи напружив,560 выворотить и быки для стены крепостной не смогли бы — вырвал, утес разломив, и, силою всей напрягаясь,поднял, размаха ища для глыбы громадной, подобенФолу величьем души[69], который с лапифами в битвеподнял полый кратер. И замерли в страхе предсмертномтолпы, взирая наверх. Метнул, — застигает несчастныхвихрь сокрушенной скалы: уста, и мечи, и десницы,хрупкие груди под ней, с железом смешавшись, остались.Вопль четверых, на глазах под единою глыбой погибших,сразу же бегством спастись устрашившийся строй заставляет,570 помыслы их изменив. Тела не ничтожных осталисьброшены: грозный Дорил, кого до царей подымалапылкая доблесть; Ферон, гордившийся марсовой кровью, — внук земнородных мужей[70]; и Галис — такого второгоправить уздой не найти — на пашне покоится, пеший;рода пенфеева — с ним, о Вакх, ты еще не смирился — был четвертый, Федим. Тидей увидал, что в смятеньестрой разрушает толпа, напугана роком внезапным.Оба копья, одной несомых рукой и к утесуим прислоненных, метнул, разбегающихся подстрекая.580 После на землю — дабы в беззащитную грудь не попалидроты — прыжком со скалы метнулся и круглый Феронащит, от придавленного откатившийся прочь, как он видел,мигом схватил и тогда, ограждая ведомым вепремспину и голову, грудь защищая вражьим доспехом,стал. И на одного, сплоченная вновь, наступаетрать огигидов. Тидей извлекает из ножен бистонскийнезамедлительно меч[71] — Ойнею великому марсовдар — и ко всем, кто его окружал, равно обращенный,этих сражает и тех, сверкающие отбивая590 дроты щитом. А врагам мешает число их, оружьеэтих стесняет других, и мало в их натисках силы,и поражает иной своего, и своих же упавшихтопчет толпа, — остается Тидей недоступен для грозныхдротов, противостоя ударам несокрушимо.Именно так — если гетской должны мы Флегре поверить[72] — против грозящих небес стоял Бриарей необъятный:фебов колчан супротив и змея беспощадной Паллады,и к пелетронской сосне прикрепленное марсово жало,и — хоть Пирагмон устал — Ненавистник зазубренных молний;600 так, осаждаемый всем — безуспешно — Олимпом, он все жеропщет, что множество рук — без дела. — Не менее пылок,щит выставляет Тидей: отступит, затем обернется,или на робких вперед побежит, иль станет — исторгнутьжала, — а множество их впивалися в щит и звенели,мужу оружье даря, от ударов страдавшему частых, — правда, из них ни один, не достигнув источников жизни,смертью не мог угрожать. А он Деилоха сбиваетяростного, а за ним заставляет Фегея спуститьсяк теням, который грозил топором, для удара воздетым;610 Гиас диркейский за ним с эхионским сражен Ликофонтом.Строй пересчитывая, своих не находят, и нет в нихк сече любви, но скорбят, что толпа постепенно редеет.А выводящий свой род от Кадма Тирийского Хромий(некогда он бременил финикиянки чрево Дриопы;увлечена в хоровод, она о плоде забылаи потащила быка, за рога ухватив, для Эвана, — выпал младенец тогда трудом непосильным исторгнут)тут, величаясь копьем и льва полоненного шкурой,мощью сосновою стал потрясать узловатой дубины620 и закричал: «Да неужто, мужи, он один — победительстольких — и в Арги придет? — Не поверят пришедшему люди!Други, ужель бессильны у нас и рука, и оружье?То ли царю мы, Кидон, мы то ли, о Ламп, обещали?»Тут-то в зияющий рот и влетело тевмесское древкои через глотку прошло: где только что голос струился,плыл рассеченный язык в потоке излившейся крови.Хромий покамест стоит, но смерть пробегает по членам, — валится он и навек, вгрызаясь в копье, умолкает.О Феспиады, а вас ужели хвалительной славе630 я откажусь поручить? — Подхватил объятого смертьюбрата с земли Перифант (прекраснее сей благочестнойдоли — нет ничего), поникшую голову левой,правою тело рукой обхватив; рыданьями горегрудь его истерзало, тесня, и ремни не сдержалишлема, от слез увлажненного; тут — стенящему громкосзади тяжелый дрот проломил дуговидные ребра;следом и в брата войдя, тела родные сцепиложало; первый глаза, доселе мерцавшие жизнью,поднял и взор угасил, увидав погибавшего брата;640 тот, кто вторым был сражен и в ком были силы, промолвил:«Так да целуют тебя, заключив в объятия, дети».Роком одним сражены — достойная жалости жертвасмерти — каждый глаза закрывает десницей другому.После сих двух Тидей, копьем и щитом потрясая,в ужас Менета привел, который испуганным шагомпятился прочь от него; но вот на глине невернойон, оскользнувшись, упал и, выставив обе ладони,стал умолять, отводя от горла блестящее жало:«О пощади ради сих под скользящими звездами теней,650 ради богов и ночи твоей[73]! Дозволь мне явитьсяв Фивы вестником бед и петь пред народом дрожащим — пренебрегая царем — о тебе и о том, что бесплоденбыл наших копий полет, а твоя недоступна железугрудь оставалась, и ты победителем к другу[74] вернулся».Молвил. Тидей же, в лице не переменившись, «Напраснослезы ты льешь», — говорит. — «Мою, полагаю я, шеюты обещал злодею-царю; — с оружьем и светомныне расстанься: к чему добиваться жизни трусливо? — Войны нас ждут». — И из тела уже окрашенный кровью660 дрот выходил. А Тидей, раздраженный, горькою речьютак проводил побежденных: «Для вас не праздник трехлетнийночь принесла[75], как вашим отцам, не таинства Кадма,те, где Вакха сквернит преступных родителей ярость[76].Я, вы считали, несу, безоружный, небриды и тирсы[77]ломкие, да возгремлю[78] и вступлю в келенскую битвумерзостных флейт, — но их не ведает муж настоящий.Здесь — иные бои и ярость, — спускайтесь же к теням,трусов ничтожная рать». — Взгремел, но уже не служилотело ему, и в предсердии кровь утомленная билась,670 и, подымаясь, рука опускалась бессильным ударом,медленны стали шаги, и шуйца держать уставаладроты, вонзенные в щит; по вздымавшейся груди катилсяпот ледяной, а с волос и ланит полыхавших стекалиросы кровавых расправ и погибели мерзкие брызги.Лев таков же[79], в поля пастуха отогнавший далекои потравивший овец массильских: обильным убийствомголод насытив, главу опускает и гриву, от кровиотяжелевшую; сам утомясь, стоит средь убитых,пасть разевая, жратвой побежденный; в нем больше не зреет680 гнев: меж пустых челюстей один только воздух сжимая,высунутым языком он шкуру обмякшую лижет.Чуть было он не пошел, надменный оружьем и кровью,в Фивы, да явится им — побежденным царю и народу,гордо в город войдя, — но ты, Тритония Дева,пылкого и ослепленьем побед надменного мужа — речи своей удостоив — спасла: «О поросль Ойнеягордого, Фивы кому одолеть я давно предлагаладальние, — ныне уймись и богов, тебе потакавших,не искушай: повторить сей подвиг тебе не удастся.690 Счастья вдоволь вкусив, удались». — Оставался, избегнувгибели горькой, один Гемонид, других пережившийне по случайности: все предвосхитив, и ведая небазнамения, и отнюдь не обманутый птицами[80], Мэонне устрашился вождя остеречь, но советчику судьбыне дали веры. Итак, от бездействия был он избавлен,жалкий: доверил Тидей трепетавшему грозные вести:«О, аониец, кого моею милостью завтра — отнятого у душ подземных — Аврора увидит, — вот что вождю донеси: крепи врата загражденьем,700 дроты остри, осмотри от времени ветхие стены,главное же — людей собирай, следи, чтобы частыхбыло побольше рядов. — Взгляни, как широко куритсяполе от длани моей: такие в сраженье идем мы».Рек и, готовя тебе по достоинству дивную почестьиз окровавленных груд, о Паллада, лежащую всюдусносит добычу, гордясь, и на труд необъятный взирает.Дуб, который давно позабыл о юности нежной[81],в поле стоял меж холмов, обильной покрытый листвоюна искривленных ветвях и твердою грубой корою.710 Легкие шлемы к нему и в ранениях многих доспехинес и развешивал их, мечи же — привязывал, в сечесломанные, и копья, из тел изъятые теплых.После, тела и оружье собрав и их попирая,начал молитву, а ночь и высокий хребет отзывались:«Грозная дева[82], краса и ум верховного бога,Ратница, страшным тебе лицо украшает уборомшлем и грозит со щита Горгона в брызгах кровавых;Марс и Беллона с копьем не более яростно к битветрубам велят призывать, — прими же священную жертву!720 то ли являешься ты к пандионовой круче, чтоб нашисечи узреть, то ли ты от Итоны идешь аонийской,радуясь пляскам, а то — да омоешь в Тритоне ливийскомпышные кудри — тебя, двухвыйным гремящие дышломна безупречных конях похищают крылатые оси:Груду доспехов тебе и одежды ужасные нынея посвящаю, но вновь к партаоновым пашням родимымесли вернусь и если Плеврон мне откроется марсов, — храм тебе посвящу золотой на холме посрединеграда, откуда смотреть на бурный простор Ионийский730 весело, светлою где струёй отгоняющий моремутный идет Ахелой мимо скал Эхинадских торчащих.Выбить я сверху велю сражения предков и мощныхгордые лики царей и прибью под куполом гордымвооруженье, что сам принес, добыв его кровью,и дарованья твои из Фив, Тритония, пленных.Сто посвященных тебе калидонянок жертвенник девийбудут актейскими чтить огнями и красные лентыс чистой оливой сплетать вперемежку с белою нитью;и неусыпный огонь в очагах долговечная жрица740 будет питать и всегда сохранять сокровенную скромность.В войнах и в мирные дни первины трудов, как и преждечастые, будут твои, — и пусть не ярится Диана».Так он промолвил и путь к вожделенным Аргам продолжил.

Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Похожие книги

Все жанры