Физрук-7: назад в СССР (СИ)

Я решил дать ей время на переосмысление своего поведения. Это даже хорошо, что мы проведем недельку в разных городах. Разлука вставляет мозги на место. Проверим, так сказать, свои чувства. Если они, конечно, еще есть. Ну вот, глядишь, через неделю и увидим, есть ли они. День был в самом разгаре, а меня неудержимо тянуло домой. Надо же хоть денек обойтись без мотания по городу, ловли шпионов и спасения отечества. Еды мне до завтра точно хватит и еще останется, чтобы захватить в дорогу. Я почувствовал, что жду завтрашний отъезд с предвкушением.

В прежней жизни я редко оставался в одном городе больше месяца подряд, но тогда и жизнь была другая и я другой. Тогда мне было наплевать на всех, кроме самого себя, а теперь мне не наплевать. Так что выходит, я тоже стал другим человеком. Не Владимиром Юрьевичем, не Александром Сергеевичем Даниловым, а кем-то третьим. Кому-то свыше было угодно, чтобы две личности слились в одну, и это, собранная из двух, личность обрела новое качество. Так что не стоит зацикливаться на мелких личных проблемах.

Я вернулся домой, и едва переступил порог, как раздался телефонный звонок. Можно было бы не брать трубку, ведь я мог где-нибудь задержаться. Да только к чему эти детские уловки? Я скинул обувку и прошел к телефону.

— Да!

— Александр Сергеевич? Здравствуйте!

— И вам не хворать.

— Это Серушкин, Андрей Антипович. Помните? Нас еще Маша Вершкова знакомила?

— Замдиректора по сбыту на швейной фабрике?

— Совершенно верно, — обрадовался тот. — Жалею, что не был на исторической встрече у вашей соседки, но полностью разделяю взятый вами курс.

— Можете считать, что я тронут.

— Я бы не осмелился беспокоить вас, Александр Сергеевич, если бы не нужда… Говорят, вы на днях будете в столице…

— Буду.

— Не могли бы вы заскочить к одному нашему общему знакомому? Он должен передать мне посылочку!

Я задумался. Конечно, его можно было бы послать нахрен, но мне и самому нужно посетить этого «общего знакомого». Ведь от него зависит сам факт существования этой самой «третьей личности», которой я являюсь. Вернее, не от него, конечно, а от поворотов в его судьбе. Если моего бывшего будущего тестя посадят, то под угрозой окажется самое мое существование здесь и сейчас. Надо при встрече убедить его, что пора завязывать с контрабандой. А не то любимая дочка пойдет не в институт, а в лучшем случае — в ПТУ, со всеми вытекающими.

— Обязательно заскочу, — сказал я.

— Вот уж спасибо! Буду безмерно вам благодарен!

— Отбой! — сказал я и положил трубку.

Наконец-то можно отдохнуть. Я пошарил в холодильнике, впервые, пожалуй, обрадовавшись, что он почти пустой. Соорудил себе яичницу с ветчиной, наделал бутербродов с красной икрой и салями, заварил свежего чаю, с таким расчетом, чтобы хватило на сегодня и еще утром попить. Все приготовленное перетащил в большую комнату, включил телевизор. Показывали фильм о войне. Отважные подпольщики боролись с фашистскими оккупантами. Я и не заметил, как уснул. И снова меня посетил странный сон, видать, навеянный фильмом.

Высокий, бледный с прозеленью, человек в поношенном пиджаке сидит за письменным столом и перебирает какие-то бумаги. Видно, что это официальные письма, снабженные пышными «шапками», гербовыми печатями и изукрашенные резолюциями: «отказать», «передать по инстанции», «оставить без удовлетворения», «отложить рассмотрение, впредь до особого распоряжения» и так далее. Человек сгребает одним махом всю эту макулатуру в мусорную корзину и невидящими глазами смотрит прямо перед собой.

Взгляд его упирается в окно, за мутным стеклом которого видна территория огромного предприятия: высокие стены, дымящие трубы, серебристые бочки гигантских резервуаров; маленький тепловоз тащит через двор вереницу вагонеток, деловито снуют рабочие. В соседней комнате кто-то надсадно кашляет. Человек решительно встает, выходит из кабинета и квартиры, поднимается по лестнице до верхнего этажа, выбирается на чердак.

На чердаке, возле слухового окна стоит самый настоящий миномет и лежат в штабелях ящики со снарядами. Человек открывает слуховое окно. Врывается клуб ядовитого дыма, занесенный с заводской территории. Человека некоторое время сотрясают приступы кашля. Переждав их, он вынимает первую мину и опускает ее в трубу миномета. Раздается громкий хлопок, миномет подскакивает и чердак заволакивает теперь уже пороховым дымом. Отняв руки от ушей, человек высовывается в слуховое окно и злорадным, хриплым смехом приветствует первый разрыв на дворе ненавистного предприятия. Затем он берет вторую мину и опускает ее в трубу.

После третьего выстрела, человек уже не выглядывает наружу. Он с механической аккуратностью и последовательностью вынимает из ящиков один снаряд за другим и отправляет их на вражескую территорию. Время останавливается для старого минометчика. И вот, оглохший от грохота и полуослепший от пороховых газов, он шарит в последнем ящике и убеждается, что мины кончились.