Флаг миноносца

Кое-где на буграх высунулась из земли молодая трава. Козленок, став для удобства на передние коленки, тщательно выщипывал эти ярко-зеленые стрелки. Ветер нес с юга растрепанные облака. Их голубые тени скользили по мокрому чернозему, невспаханному и незасеянному.

Вода стояла в низинах рябыми озерами, и среди них кое-где сиротливо чернел заржавелый комбайн в соседстве с разбитой пушкой и остовом танка. Широкий поток волочил раздутый труп фашистского солдата, пролежавший несколько месяцев под снегом, и привлеченные сладковатой вонью, уже садились на него на ходу изголадавшиеся за зиму вороны. В другом месте ржавая немецкая каска зацепилась за корягу, словно кто-то залег в канаве и выставил голову из-под воды, чтобы взглянуть с того света на ясное солнышко.

На повороте дороги, у бугра, поросшего ржавым прошлогодним репейником, белели два свежевыструганных столба с перекладиной - шлагбаум контрольно-пропускного пункта. Рядом стоял коренастый парень в бескозырке и армейской гимнастерке. Приложив ладонь козырьком, он смотрел на пригорок, где, вздымая легкое облачко первой весенней пыли, появилась машина.

В машине было три человека. Когда она остановилась у шлагбаума, боец в бескозырке увидел за рулем "виллиса" смуглого худощавого человека с генеральскими звездочками на петлицах. Рядом сидел пожилой полковник медицинской службы с бородкой клинышком и в очках. Сзади расположился здоровенный старшина. Из-под его расстегнутой шинели поблескивал орден Красного Знамени.

Часовой быстро, но не поспешно подошел к машине и лихо вскинул ладонь к околышу:

- Разрешите документы, товарищ генерал!

Старшина на заднем сиденье даже рот открыл от изумления, потом запахнул шинель и гаркнул, поднявшись во весь рост:

- Не узнаешь, что ли? Командующий опергруппой ГМЧ - генерал Назаренко.

Матрос не удостоил его ответом и снова повторил:

- Разрешите документы, товарищ генерал.

Сверкнув зубами, смуглый генерал протянул удостоверение личности и спросил:

- Далеко до части капитана Арсеньева?

- До части гвардии капитан-лейтенанта Арсеньева двенадцать километров, товарищ генерал. Держать прямо на элеватор, потом - руль вправо, через рощу на станицу Крепкинскую.

Матрос открыл шлагбаум и снова поднес руку к околышу, но не так, как это делают солдаты, а каким-то неуловимым, полным достоинства свободным движением.

- Как ваша фамилия, товарищ? - спросил генерал.

- Гвардии старшина второй статьи Клычков.

- Благодарю, товарищ Клычков. Хорошо несете службу, - он нажал на акселератор и, уже отъехав от КПП, обратился к своему спутнику:

- Вот об этих матросах я вам рассказывал, Константин Константинович. Заедем? Кстати, вам как главному хирургу армии будет не бесполезно проверить их медслужбу.

- Да уж в ваших частях, как обычно, все превосходно, - ответил полковник, - одно слово - гвардия. Я вот собираюсь вызвать к себе дочь из Москвы. Хорошо бы определить в одну из ваших частей. Скажете: спятил старый дурак.

- Нет, почему же? - возразил генерал, удивленный внезапным поворотом беседы. - А какая специальность у вашей дочери?

- Заканчивает мединститут. Теперь выпускают прямо с четвертого курса. Война! - Он помолчал немного и добавил: - Жена у меня умерла этой зимой. Пусть дочка будет рядом, раз уж хочет обязательно на фронт.

Машина въехала в станицу. Генерал глянул на провода полевого телефона и безошибочно повел свой "виллис" к большой избе, у которой вышагивал боец с автоматом. Не успели они выйти из машины, как из дома вышел высокий моряк с золотыми нашивками капитан-лейтенанта. Назаренко пожал ему руку:

- Ну, как устроились, морячки? Живете - не тужите?

Черные глаза генерала уже успели заметить все вокруг: боевые машины под чехлами, стоявшие на огороде, автоматическую пушку, связистов с катушками, даже рыжеватого матроса, который устроился с какой-то дивчиной на солнышке за овином. Впрочем, и матрос заметил генерала. Он тут же скрылся вслед за своей подругой, которая все-таки успела оглянуться, чтобы посмотреть на генерала.

Под вечер, побывав во всех батареях, Назаренко вместе со своим спутником пошел ужинать к командиру дивизиона. За стол село человек десять. Вероятно... генералу очень нравилось у моряков. Он все время шутил, задавал множество вопросов, и когда отвечали быстро и остроумно откровенно улыбался, блестя глазами, глубоко спрятанными под зарослями бровей.

- Чем же угостит нас гвардейский повар, виноват, кок? Начинаю привыкать к вашим терминам, товарищ капитан-лейтенант.

- Что на ужин? - обернулся Арсеньев к ординарцу.

- Не тревожьтесь, Сергей Петрович, я и сам знаю, - ответил генерал, прежде чем матрос успел вымолвить слово, - на ужин будет уха либо жареная рыба.

Яновский с удивлением посмотрел на генерала, но тот заговорил уже о другом:

- Вы пробовали, товарищи, стрелять из наших установок прямой наводкой?

- Прямой наводкой? - переспросил Будаков. - Но ведь нам по инструкции не полагается подходить к передовой ближе трех - пяти километров.