Флаг миноносца

- Да, Николаев! - решил Арсеньев. - Как ты смотришь?

Яновский ответил не сразу. Арсеньев ждал. Само собой получилось так, что в последнее время он не принимал без Яновского ни одного серьезного решения. Прежнее недоверие и ревнивая подозрительность Арсеньева постепенно рассеялись на степных дорогах. Он не заметил, как комиссар стал необходим ему. Что касается Яновского, то его отношение к командиру проделало другую эволюцию. Арсеньев с самого начала был для него героем, лучшим командиром, какого только можно было пожелать. Но и у лучших есть недостатки. Яновский знал недостатки Арсеньева и не скрывал этого. Эти недостатки были продолжением достоинств капитан-лейтенанта. Смелость переходила в лихость, твердость - в суровую холодность, требовательность граничила с безжалостностью к себе и другим, а чувство собственного достоинства - с высокомерием. Конечно, за несколько месяцев не мог измениться характер много пережившего, цельного человека, но за эти месяцы изменилось отношение самого Яновского к Арсеньеву. Теперь он не только уважал, но и любил его, как любят близкого человека - брата или сына, со всеми его качествами - плохими и хорошими. Яновский родился всего на шесть лет раньше Арсеньева, но он чувствовал себя старше на целое поколение. Когда одиннадцатилетним мальчишкой Арсеньев еще гонял голубей, Яновский уже ушел с завода по первой комсомольской мобилизации на Колчака. Теперь за его плечами было двенадцать лет партийного стажа, а Арсеньев стал коммунистом только в начале войны.

Яновский хорошо изучил характер командира дивизиона. Он никогда, прямо с порога, не отвергал решения Арсеньева. Он задавал вопрос, вспоминал какую-нибудь деталь. Иногда одно вскользь брошенное слово комиссара меняло решение упрямого, самолюбивого командира части.

Так было и на этот раз.

- Николаев? Хорошо, - ответил, наконец, Яновский. - А Баканов? Справится он?

"Действительно, справится ли командир взвода Баканов, если батарее придется действовать самостоятельно? - думал Арсеньев. - Этот добродушный силач - человек удивительной смелости. Иногда кажется, что он даже не храбр, а просто не понимает опасности. Басит потихоньку да делает не спеша свое дело и всегда успевает. Но сможет ли он самостоятельно командовать батареей в такой сложной обстановке? Пожалуй, действительно не следует отсылать комбата".

Яновского смущало и другое: Николаев - отличный артиллерист, лучший комбат в дивизионе - настоящий моряк. Он давно освоился на суше. Но все-таки не лучше ли послать на ответственнейшую задачу, которая может решить судьбу дивизиона, сухопутного командира-разведчика, уже привыкшего к путанице степных дорог, человека не менее смелого, чем Николаев?

Комиссар знал, на ком, в конце концов, остановится выбор, но вместо того, чтобы хоть чем-нибудь умалить достоинства Николаева - соратника Арсеньева по лидеру "Ростов", он похвалил другого моряка с лидера:

- А знаешь, Сергей Петрович, из мичмана Бодрова складывается толковый разведчик!

Это был хитрый ход.

- Да, Бодров - прирожденный разведчик, - согласился Арсеньев. - В случае чего он сможет заменить Земскова. Пошлем Земскова.

Именно этого хотел комиссар. Он кивнул головой:

- Вызывай Земскова. Я думаю, вам лучше устроиться в кабине боевой машины, чтобы можно было разобраться по карте.

В кабине было душно. Стекла подняли и завесили их снаружи плащ-палатками. Ярко горел аккумуляторный фонарь. Земсков разложил на коленях свою заслуженную карту.

Арсеньев долго смотрел на юношу, будто видел его впервые. Высокий лоб, синие спокойные глаза с длинными ресницами кажутся еще светлее от густого загара. Между бровей легла глубокая бороздка. Слишком рано.

- Сколько вам лет, Земсков?

- Двадцать четыре.

Командиру дивизиона было на десять лет больше. Словно угадав его мысли, Земсков сказал вполголоса:

- Десять лет разницы - это пустяки.

Арсеньев не расслышал.

- Что вы говорите?

- Так, ничего, товарищ капитан-лейтенант. Стихи Багрицкого.

Арсеньев уже был занят картой. Мгновенная жалость к этому юноше, которого он посылал, может быть, на смерть, заслонилась настойчивой мыслью о снарядах. Их надо было добыть и привезти в дивизион во что бы то ни стало. Арсеньев обвел карандашом небольшой лесок.

- Мы будем здесь. Вы - едете в Развильное. Кратчайший путь - через Песчанокопское. Надо проскочить поселок с ходу - там немцы. Обратный путь выбирайте соответственно обстановке. На всякий случай подготовьте машины к взрыву. Кого возьмете с собой? Да вы что, волнуетесь?

Земсков провел ладонью по своему лицу:

- Нет, я спокоен, товарищ капитан-лейтенант. Возьму свою группу разведчиков на пулеметной машине, два автоматических орудия, отделение бронебойщиков с двумя ПТР, радиста, санинструктора.

- Бронебойщиков не дам. Одно автоматическое орудие по вашему выбору. Договоритесь о времени радиосвязи.

Он погасил фонарь. Разговор был окончен. Сборы заняли немного времени. Орудие Клименко выехало на шоссе, где стояла уже пулеметная машина Земскова. Кто-то тронул его за рукав. Земсков обернулся.