Флаг вам в руки!

— Тише!.. — зашипел Коля, щурясь на неестественно яркие лампады.

«Что за магия в них светит?» — в очередной раз поразился солдат.

В коридоре появился хозяин дома, удивленно поднял брови. Тилль предполагал, что Николас заночует у ведьмы Гретель. Значит, что-то не так…

Всезнайгель был не один. С ним вместе вышла ослепительно прекрасная дама, и сейчас эта дама намеревалась уходить.

Она заметила топчущегося на крыльце солдата.

— Кто это, мудрейший? — она обратила к Тилю милое лицо.

— Прячься, Катринель, — пробубнил в сторону Коля.

Всезнайгель взял даму за руку.

— Николас Могучий, сударыня, мой гость. С охоты вернулся.

— О, тот самый! Представьте же нас друг другу! То-то будет чем похвастаться перед светом! Сам Николас Могучий!..

— Извините мою рассеянность, сударыня, задумался, — спохватился Всезнайгель. — Николас, маркиза Знойненлибен.

— Очень приятно, — солдат неуклюже поклонился.

— Для вас я Занна. Заходите же, Николас, — улыбнулась маркиза. — Или Тилль принимает своих гостей на крыльце?

Колю прошиб холодный пот: «Она видит принцессу! Но почему не визжит? Видок у Катринель еще тот…»

Парень шагнул внутрь, слуга посторонился.

— Уж не на птицеящера ли вы охотились? — дама смотрела на сверток, торчащий из подмышки солдата.

— Да-да, — закивал Лавочкин. — Хайнц, вы не подскажете, где можно…

Слуга молча взял кожу и скрылся в боковом коридоре.

— Устали, Николас? — спросил Всезнайгель.

— Ну…

— Конечно, — засобиралась маркиза. — Мне пора, а с вами я надеюсь обязательно увидеться, например, у меня… — Она поймала Колин взгляд, и парень почувствовал, что тонет в ее колдовских глазах.

— Доброй ночи, маркиза, — попрощался мудрец, накидывая на плечи маркизы легкий плащ.

— До свидания, — выдавил солдат. Занна стремительно вышла.

«Уж теперь она точно столкнется с Катринель», — подумал Лавочкин.

Но шаги маркизы постепенно стихли вдали.

— Ну, и где принцесса? — спросил Тилль Всезнайгель, закрывая дверь.

— 3… — парень бестолково тыкал пальцем в выход.

— Я тут!

Девушка стояла в глубине коридора, держа в руке шапку-невидимку.

— А если бы она не сработала? — испуганно спросил солдат. — Ночь на дворе!

— Не кричи, Николас, я сначала проверила. Отличные у вас светильники, господин Всезнайгель!

Глава 12 Беглый муженек, или тяжелое бремя отцовства

В немецком фольклоре есть залихватская песня, в которой женщина-тролль пытается уговорить мужчину (гомо сапиенса) взять ее в жены. Острый на язык гомо сапиенс глумится над дамой, а затем оставляет ее на руинах матримониальных планов.

Нечто похожее снилось в первую брачную ночь прапорщику Дубовых. Правда, концовочка была не такая веселенькая, как в песне. Когда титаническая троллиха нависла над Палванычем, словно угроза ядерной войны, он проснулся, хватаясь за мокрую от пота плешку.

Рядом сопела бескрайняя, как озеро Байкал, Трина.

Прапорщик опухшим ужом выскользнул из-под лоскутного одеяла, сгреб шмотки и вышел на двор. Одевшись прямо на крыльце, сел на ступеньки и пригорюнился.

Все системы оповещения сигнализировали Палванычу: «Надо мотать». Жадность корректировала задачу: «Надо мотать с накопленным добром». Инстинкт самосохранения вопил: «Мотай налегке, а то запалишься!!!»

— Что же делать, что же делать? — исступленно шептал хмельной от браги прапорщик. — Даже мешки с барахлом не хапнешь: горшки загремят, собаки залают… Черт знает, что творится!..

— Так точно, товарищ прапорщик, знаю! — запищал возникший перед крыльцом черт.

— Тихо ты! — страшным шепотом сказал Палваныч.

— А я сделал так, товарищ прапорщик, что, кроме вас, меня никто не слышит, — доложил бес.

Мужик зажмурился, будто от боли: «Кроме меня никто не слышит!!! Все, вот тебе, Паша, доказательство: это глюк белогорячечный, персональный…»

— Какие будут дальнейшие приказания?

— За что же мне оно вот, а? — проговорил Палваныч, хватаясь за пьяную голову. — Кабы уснули бы они тут все, как убитые, запряг бы я своих лошадок, гнедка бы прихватил, и прочь, прочь отсюда!..

— Будет сделано, товарищ прапорщик!

Аршкопф растворился в темноте, оставляя качающегося в немой истерике Мастера. А Мастер погрузился в депрессию, хотя всегда считал, что депрессия — болезнь слюнтяев, никогда не служивших в армии.

Через полчасика черт снова появился:

— Задание выполнено, можно запрягать!

К этому моменту Павел Иванович Дубовых превратился в сомнамбулу. Он встал, пошел в конюшню, забрал лошадей и жеребчика, а с ними единственную местную корову, снарядил телегу, прихватил факел и медленно поехал.

Черт следовал за ним на почтительном расстоянии, не желая тревожить покой хозяина и зная отношение копытных к нечистой силе.

В неясном предрассветном тумане, облизавшем влажным языком скорбное прапорщицкое лицо, Палваныч наконец очнулся. Обрадовался вожжам в руках, горшкам под задним местом, лошадям, телеге, дороге, туману. Стал оживать, гоня от себя мутные воспоминания о странной брачной ночи.

— Прочь, прочь от меня вся чертовщина! — вслух взмолился Палваныч.