Флакон чувств

– Да, точно, я и про нее уже забыла. Так будет лучше, – с горечью согласилась та. Напоследок, когда она встала и расправила платье, он отчаянно задал вопрос:

– Вы точно ничего не знаете о моей сестре?

– К сожалению.

Она не могла повернуться, зная, что эти любопытные глаза, изнывающие желанием узнать обо всем прошедшем, станут прожигать ее спину, будто прощаясь с единственным человеком, который способен пролить хоть какой-нибудь свет на мироустройство, и потому она отступала, медленно, как отступают от уставившейся на тебя опасности. Грудью же выдерживать взгляд Флоренса казалось менее сложным испытанием.

Она оставила жалкого человечка одного в палате вместе со сборником стихов, жалкого оттого, что он сам не понимает своего положения, что он ни за что не поверит, даже если в один голос станут кричать ему о том, что он всего лишь подопытная крыса, над которой издеваются ради утоления человеческого любопытства.

– Проклятье! Если из-за этой сестры все пойдет к черту…

– Кажется, это единственный человек, в которого он свято верит, мистер Раймс.

– Никакой сестры ему не будет, пускай верит в вас. Завтра огорчу: скажу, что из-за спешки и позднего часа перепутали и посчитали тебя за его сестру, понятно?

– Такой удар…

– Главное, чтобы ничего не разрушилось из-за этих чертовых надежд, – Раймс откупорил душистый коньяк – пробка как следует щелкнула. Дорогой аромат запел букетом по кабинету, проникая дальше, в коридор сквозь щели. – Будешь?

– Если только капельку.

Огорченно вздохнув, доктор Раймс поднялся с кресла, достал вторую рюмку из шкафа, однако скупым на выпивку не остался. Разместившись поудобнее, с изысканной грацией аристократа, и проглотив залпом коньяк, он задумчиво то ли беспричинно, то ли, чтобы подбодрить себя самого, подметил:

– М-да, в первый раз всегда сложно, дальше проще ведь.

– Думаете?

– Так всегда. Это целый закон жизни.

– А мне почему-то кажется, что дальше только хуже, – меланхолично простонала Эбигейл, скривившись от жгучего напитка. Рюмка так и осталась при ней.

Между тем, Раймс наливал себе следующую порцию.

– Сегодня он читал мне стихи. Сказал, что полюбил Роберта Фроста, – вдруг отчиталась она после короткой паузы.

– Так-так-так, то есть любовь к предыдущему возрождается фениксом? Интересно, – выпивая, он резко вскинул палец вверх. – Следите внимательно за тем, чтобы он как можно меньше брался за алкоголь, а то вся работа пойдет насмарку. Не дай бог ему спиться…

– Мы сделаем из него романтика с разбитым сердцем?

– Именно. Вечером медсестра передаст ему еще пару книг, и запомните, все, что он получит, от тебя, запомнила?

– Да.

– И вот еще, ты – скульптор, Эбигейл. Помни.

– Конечно.

– Направляй его, показывай пример, проявляй инициативу, а затем приложи все усилия, чтобы вывести его на колоссально сильные эмоции. Я хочу видеть душесотрясающую мелодраму.

– Я должна буду разбить ему сердце? – Тихо прошептала она, стараясь не поддаваться порывающимся эмоциям.

– Именно поэтому я изначально нанял проститутку, из которой ни капли чувств не вытечет. Да. Разбей ему сердце, беспощадно и коварно. Пускай настрадается, а затем…

Замолчал, специально выдержал паузу, играясь чужими эмоциями. Эбигейл, будто забыв о дыхании, подняла на него голубые глаза. Она знала Флоренса с детства; тогда у него было другое имя. Тогда они, охваченные детской беззаботной любовью, что заранее обречена на гибель, но что иногда во взрослой жизни взметается обгоревшими клочками бумаги, причиняя боль, мечтали о взрослой жизни избалованным, инфантильным разумом, не знающим бремени и рутины. Потом судьба разлучила их по разным городам, однако верность Эбигейл ослепленно хранила… Может, только из-за того, что никто более из подходящих не перегородил ей дорогу?

– А затем?

– Затем я извлеку те потрясения в отдельный флакон.

– И так начнется новый круг?

– Очень сообразительно.

Стеклянный мир спасительных ожиданий вновь разлетелся на осколки. Да и не таким уж и стеклянным он и был, скорее, содержимое ограничивалось одним большим мыльным пузырем, который поднимал наверх мечтателя, вырисовывая яркие живописные дали, сны и все то, что испускает внутри человека горячее дыхание, заставляя того жить, просыпаться вновь с мыслями о той самой крошечной искорке жизни, зародившейся в груди, которая мечтает, страстно мечтает всеми своими атомами раздуться в настоящий пожар среди чернеющей реальности, а затем, в самый неподходящий момент, разом лопается, скидывая на твердую каменную землю всякого, кто осмелился довериться его мнимой мыльной ненадежности.

– Вот адрес, раньше он жил на Делестр-авеню, – Раймс бегло накинул адрес на бумажку в блокноте, вырвал листок и положил его на край стола, передавать что-либо из рук в руки он жутко не любил. – Дом я уже оформил, жить он будет там, в пяти кварталах, если не ошибаюсь, от вас. Значит, на Риджуей-авеню полицейский участок, поможете ему обратиться в полицию, мой человек его оформит. Во вторник утром, понятно?

– Понятно, вымученно выдала она.

– Еще не поздно отказаться от роли, Эбигейл.