Флакон чувств

Они подобрали не самую дорогую гостиницу, поближе к дому Эбигейл, чтобы та смогла, чуть что, примчаться. Комната располагалась на третьем этаже. Днем коридоры периодически оживали, когда по ним проходили то горничные с инвентарем, то съемщики… Тусклое освещение коридора, в котором местами были испачканы стены, напоминало в мрачное подземелья, Эбигейл, когда они шли от лифта к номеру, с беспричинным страхом жалась ко Флоренсу. Лишенный памяти вторгся в пустую комнату, заставленную кроватью, тумбочкой, светильником, шкафом, стулом, столом, без малейших пожитков, накоплений, не имея возможности заполнить пространство собственностью.

Эдмунд шагал от окна к двери и наоборот. Его задумчивое лицо беспокоило девушку, хотя та знала, что оно ничего предвещать не может: весь опыт отнят врачом-экспериментатором, который запрятал во флаконе человеческую память в виде эссенции.

– Вечером сходим куда-нибудь? – Вымолвила та, сидя на кровати и спрятав руки под бедрами.

– Не знаю.

– Не будете же вы весь остаток дня сидеть в этой комнате?

– Что вы ко мне привязались, черт возьми, вам заняться нечем?

– Не знаю.

Она пожала плечами. Вид у нее, будто вот-вот зальется горькими слезами. И спустя каких-то несколько минут Эбигейл, не выдержав давления, взаправду расплакалась. Беззвучно, боясь привлечь внимание, и при этом не пряча заливающееся слезами лицо. Эдмунд заметил перемену настроения не сразу, только тогда, когда по номеру разлетелось едва слышное всхлипывание, растерявшись, бросился на колени к женским ногам, обхватил обнаженные голени – красивые любовные истории давали плоды. Эбигейл тут же в испуге замолчала, попыталась вырваться, но тот держал крепко, не думая расцеплять руки.

Глядя друг на друга, они просидели так несколько минут, что-то между их лицами колыхалось невидимой шторой, будто два призрака испускало шепот каждому в лицо, настаивая на том, чтобы оба бросили разыгрывать спектакль и взялись за нормальную человеческую жизнь.

– Я только хотела помочь, – наконец вырвалось из той. Эдмунд поднялся, отряхнул брюки, глубоко вздохнул, наверняка и в книгах тому научился, с иронией заметила та, не человек, а ходячий роман, такой же стертый, лишенный прошлого, наделенный лишь подобранными автором движениями и словами.

– Моя сестра… – Начал тот, но тут же замолчал, махнув рукой, и принялся вновь расхаживать из угла в угол более энергично и оттого напряженно. Над ним будто повисла маленькая черная тучка, шипящая электрическими разрядами, но не метающая молнии.

– Что с вашей сестрой?

Собравшись духом, он замер перед девушкой в деловитой позе, требующей правдивых объяснений.

– Лечащий врач сказал, что никакой сестры у меня нет, что он по ошибке перепутал вас с моей сестрой.

– Мне очень жаль.

– Как это вышло?

– Я не знаю, Эдмунд… Если бы я только знала, – неумело лгала та.

– Я не могу вас видеть. Мне больно… Каждый раз, когда я смотрю в ваше красивое лицо, мне кажется, будто я вижу перед собой родную сестру, своего спасителя, что заберет меня, расскажет правду, но, в сущности, я, обманутый, вижу незнакомку, не знающую правды…

Голос его все повышался и повышался – лицо багровело – пока не оборвался оглушительным топотом. Комната буквально затряслась, дверь шкафа-витрины скрипуче открылась, на пол обязательно посыпалась бы посуда, если бы та только стояла на пустынных полках… Эбигейл от испуга втянула голову в плечи и мгновенно сжала глаза. Худенькая, беззащитная женская фигурка – изящное хрустальное изваяние, воцарившееся среди мира промозглого до костей и погрязшего в грязи от собственных слез, что льются из-за ран от осколков разбитых мечтаний и сердец, – не имела ни единого шанса против разъяренного хищника. Ее ногти от страха впились в покрывало как в мягкую плоть, оставляя глубокие следы.

Флоренс гневно отстучал каблуками до окна. Сцепил руки за спиной. Смотрел куда-то высоко, туда, где парили вечерние облака, верно сохраняющие девственную белизну, несмотря на попытки солнца испачкать ее оранжевым, желтым, розовым…

– Извините, если напугал, – грубо бросил тот, лишь бы отделаться поскорее.

– В какой-то момент мне показалось, что вы меня ударите.

– Нет-нет-нет, – затараторил тот, оборачиваясь. Для неподвижной Эбигейл он стоял за спиной, но она чувствовала, как тот готов вот-вот кинуться то ли с лаской, то ли со злобой. – Я бы вас ни за что не ударил бы! Это бесчеловечно…

Моментальный переход от эмоции к эмоции, будто переключение передач машины: только что горел ненавистью, сотрясая топотом комнату, а теперь маленький ребенок, ткнутый носом в собственную злобу, зарыдал, испугавшись проявления собственной озлобленности.

Воздух в номере вытеснила зажимающая нос духота. Помещение будто бы пропиталось пылью, что витала повсюду и комками забивала ноздри, однако комната, как уверяли администраторы, убиралась утром.

– Откройте окошко, пожалуйста.