Флакон чувств

Внезапно затихший голос буквально вырвал девушку из раздумий, которые кружили облачком, огораживая от любых колебаний внешнего мира.

– Можем провести вечер в кафе.

– Том самом?

– И в том самом тоже.

С трагичным равнодушием ответила та, отчего-то начиная ненавидеть то самое кафе, ставшее отправной для потерявшегося среди ушедшего времени мужчины.

– Я хочу гулять ночью.

– Ночью?

– Да, у Ремарка все ночью гуляют.

– Может, как-нибудь в другой раз? Сегодня я очень устала.

– Зачем тогда выходить на прогулку сейчас?

– Чтобы проветриться и через часа два-три окончательно устать.

– А у Ремарка и в одиночестве гуляют.

Он решительно поднялся, накинул пиджак, грубо расстегнул, чуть не оторвав, верхнюю пуговицу рубашки, словно затихший за спиной призрак сжимал горло, а Эдмунд из последних задыхающихся попыток сумел разорвать удушающую петлю. Эбигейл вскочила следом.

– Но вы же ничего не помните. А вдруг потеряетесь? Или еще что-нибудь жуткое случится.

– Хорошо, в другой раз. Идемте скорее, не могу в номере торчать. Только свет не выключайте! – Предупредил тот, выходя первым.

– Это почему же?

– У Ремарка, уходя, герои не выключают свет.

Удивившись, девушка мысленно принялась ненавидеть те скудные модели поведения и привычки, перенятые Флоренсом из книги. Читать она любила, но подражание напечатанному не выносила. Видя безумных фанатиков, превращающих искусство в повседневную дешевую безделушку, она оценивала их как шутов, не умеющих обращаться с серьезностью, хоть и не понимала, что из того формируется какая-никакая пестрота общества. Впрочем, умение выделяться, считала та, складывается из бесконечного множества всевозможных навыков, но не от подражания одному единственному образу.

Эдмунд задержался в дверном проеме – что-то будто не отпускало, с опасливой таинственностью выглядывая из затемненного угла или из-под кровати.

– Что случилось? – Захлопотала Эбигейл. Ее наивные голубые глаза устремились через окно на спускающиеся сумерки-занавески, просвечивающие, но при этом прячущие некую тайну.

– Так странно, у меня тут даже собственный чемодан не стоит.

– И правда, – задумчиво согласилась та, заглядывая украдкой в номер, где дуэтом испускали электрические лучи два светильника на тумбочках по разные стороны кровати, – мне самой аж не по себе стало, идемте скорее.

Малочисленность народа – предвестник закрытия. Пара столиков на раздражение официантам еще оставалась занята запоздалыми, решившимися задержаться до тех пор, пока вежливо не попросят покинуть зал: кто-то, углубившись в раздумье, проматывал пораженную огнем времени пленку, решая, как шахматные задачи, головоломки упущенного, что уже ни за что не вспорхнут в небесную глубину беспечностью, одна парочка миловидно перешептывалась, тем самым добиваясь приватности чувств, кто-то откровенно кемарил, из последних сил стараясь не уткнуться в стакан остывшего чая, – мир мечтательный, литературный, специально подобранный…

– Здесь, да?

Кончик пальца мягко уткнулся в дерево стола, Эдмунд, подобно частному детективу, будто бы восстанавливал цепочку события.

– Я сидела вот на этом стуле, а вы отодвинули противоположный, перед тем спросив разрешение.

– Почему вы согласились?

Скрип отодвигаемых стульев на мгновение перебил игру тихой музыки и огорчил официантку, которая тут же, хоть и с явной усталостью, направилась прямиком к гостям с блокнотом – символом величия – в руках.

– Потому что…

– Добрый вечер, кухня, уже, к сожалению, закрылась… – Бесцеремонно с наигранным огорчением перебила девушка с темно-коричневым фартуком и белой рубашкой, воротник которой немного измялся за день.

– Латте, пожалуйста.

– Мне то же самое, – растерянно повторил Эдмунд.

– Потому что… Потому что вы меня заинтересовали, – продолжила Эбигейл, когда их оставили в покое.

– Чем же?

– В вас, как бы объяснить…

– Ваше кофе, – вновь перебила официантка, и, поставив белые чашки перед гостями, сразу же удалилась протирать соседние столики и задвигать стулья, чьи ножки при этом противно скрипели.

Эбигейл ненароком набрела глазами на парочку: улыбающиеся, беззвучно хихикающие лица, сцепленные в замок руки, как бы невзначай нежно сталкивающиеся колени… В ее воображении всплыло все то, о чем мечтала и чего была лишена она, и этот мечтательный мир тут же поглотила тень житейских разочарований.

– Потому что от вас как будто струились нотки мечтательности, романтики. Вы завоевали меня с первого взгляда, сломили загадочностью и будто бы нарвали самых красивых цветов побежденной, чтобы еще больше растрогать.

– Какая загадочность?

– Вы так необычно выражались: иногда чуть ли не стихами. Вы использовали литературный язык. Как я люблю.

– Стихи… – Притихнув, повторил Флоренс, водя пальцем по столу, наблюдая за тем, как на блестящей поверхности растекается след от капельки кофе. А я ведь весь сборник изучил, – вдруг ни с того ни с сего, не поднимая головы, заметил Эдмунд, – парочку даже выучил, хотите послушать?

– Не здесь, не здесь! – Затараторила Эбигейл.

Набравший воздух в легкие Флоренс огорченно вздохнул.

– Почему же? Вы не хотите слушать?