Фламандская доска

– Да. Но тебя он продать не может. Во-первых, потому что мы с Деметриусом Циглером заставили его подписать целую кучу документов, которые, будь они предъявлены где бы то ни было, не имеют законной силы, поскольку все это дело – откровенное преступление, но которых достаточно, чтобы доказать, что ты не имеешь к этому абсолютно никакого отношения. А также чтобы максимально связать его самого – на случай, если проболтается или вздумает нечисто играть: до такой степени, что дело дойдет до объявления его в международный розыск и прочих прелестей, которые не позволят ему вздохнуть спокойно до последней минуты жизни… С другой стороны, я владею кое-какими секретами, обнародование которых сильно повредит его репутации и создаст ему весьма серьезные проблемы с правосудием. Между прочим, насколько мне известно, Монтегрифо, по меньшей мере дважды, занимался вывозом из страны и незаконной продажей предметов, включенных в Национальное художественное достояние, которые попали в мои руки, а я передал их ему: складень пятнадцатого века, предположительно работы Переса Ольеры, украденный из церкви Пресвятой Девы Марии в Каскальсе в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, и тот знаменитый Хуан де Фландес, исчезнувший четыре года назад из коллекции герцогов Оливарес, помнишь?

– Да. Но я никогда и представить себе не могла, что ты…

Сесар равнодушно пожал плечами.

– Такова жизнь, принцесса. В моем деле, так же как и в любом другом, кристальная честность – это самый верный путь к голодной смерти… Однако мы говорили не обо мне, а о Монтегрифо. Разумеется, он постарается прикарманить столько, сколько сможет: это уж неизбежно. Но он будет держаться в таких пределах, которые не нанесут ущерба минимальной прибыли, гарантированной для твоего Панамского общества, чьи интересы Циглер будет охранять, как доберман. Когда дело будет закончено, Циглер автоматически переведет деньги с банковского счета акционерного общества на другой счет, частный, номер которого тихо и скромно принадлежит тебе, и ликвидирует само общество, чтобы замести следы, а также уничтожит всю документацию, кроме той, что относится к темному прошлому Монтегрифо. Эту он сохранит, чтобы честность нашего друга-аукциониста была тебе гарантирована. Хотя я уверен, что эта мера предосторожности уже излишняя… Кстати, мой добрый Циглер получил четкие инструкции направить треть твоих прибылей на разного рода капиталовложения, надежные и рентабельные, которые отмоют эти деньги и гарантируют тебе – даже в случае, если ты примешься весело проматывать свое богатство, – солидный достаток до конца твоих дней. Следуй советам Циглера безо всяких сомнений, ибо он хороший человек, которого я знаю вот уже более двух десятков лет: честный, кальвинист и гомосексуалист. Разумеется, он будет скрупулезно вычитать из твоих денег свои комиссионные и необходимые суммы на покрытие расходов.

Хулия, до сих пор слушавшая его, сидя неподвижно, содрогнулась. Все укладывалось в схему Сесара просто идеально, как части какой-то невероятной головоломки. Он не оставил ни одной ниточки за пределами клубка. Посмотрев на антиквара долгим взглядом, она встала и сделала несколько шагов по комнате, пытаясь осмыслить услышанное. Что-то многовато для одного вечера, подумала она, останавливаясь перед Муньосом, невозмутимо взиравшим на нее, все еще с почти погасшим окурком во рту. Может быть, этого многовато и для одной жизни.

– Я вижу, – сказала девушка, снова поворачиваясь к антиквару, – что ты предусмотрел все… или почти все. А ты подумал о доне Мануэле Бельмонте? Может быть, тебе это покажется маловажной деталью, но владелец картины все-таки он.

– Я подумал и об этом. Естественно, у тебя может случиться весьма похвальный кризис совести, и ты решишь, что отвергаешь мой план. В этом случае тебе стоит только слово сказать Циглеру, и фламандская доска объявится там, где тебе будет угодно. Монтегрифо, конечно, получит инфаркт, но ему придется смириться. В общем-то, все останется так, как прежде: скандал вокруг картины повысит ее цену, а «Клэймор», согласно имеющемуся у него праву, выставит ее на аукцион… Но в случае, если ты все-таки склонишься в пользу практического смысла жизни, вот тебе аргументы, чтобы успокоить твою совесть. Бельмонте отказывается от картины ради денег, значит, помимо сентиментальной ценности, она имеет еще и экономическую. А в этом смысле утрата ее покрывается страховкой. Кроме того, никто не мешает тебе анонимным образом передать Бельмонте в порядке возмещения убытков такую сумму, какую ты сочтешь нужной. Денег у тебя на это хватит с лихвой. Что же касается Муньоса…

– Да, кстати, – отозвался шахматист. – Честно говоря, мне весьма любопытно узнать, какова моя участь.

Сесар хитро взглянул на него.

– А вам, дорогой мой, выпал выигрышный билет.

– Что вы говорите!