Фламандская петля

«Да», – хотел бы ответить Роман, но язык прилип к небу, а губы склеились намертво. Он смог только кивнуть.

– И правильно. Ты ведь этого не делал? Не убивал мою дочь? – Говорила Лидия Семеновна негромко, но слова набатом гремели в ушах Романа.

– Нет! – вытолкнул он из пересохшего рта.

– Хорошо. Иди, чего замер? Света извелась вся.

Пятясь боком, словно краб, Роман обошел женщину и нашарил кнопку звонка своей квартиры.

* * *

Весть о том, что физрука отпустили, облетела Малинники в один миг. Поселок снова замер в непонятном ожидании. Улыбки потеряли искренность, приветствия стали натянутыми.

Дмитрий Михайлов снял ботинки и устало прислонился к стене коридора. Непрекращающаяся жара выматывала. Он вытер пот со лба, но оторваться от прохладной стены не хватало сил.

– Тяжелый день? – выглянул из комнаты отец.

– Что-то вроде того. Это пекло меня доконает.

Отец сочувственно улыбнулся:

– Не сдавайся, сынок. Пойдем, там у мамы окрошка.

Дима хмыкнул. Окрошка! Если бы она могла остудить заодно и его мысли… Есть не хотелось совершенно, но, к своему удивлению, глубокую глиняную тарелку с волнистой каемкой по краю – мамину «салатную», – полную холодной окрошки, он одолел без труда.

– Пап, как мне успокоить людей? – спросил он, когда тарелка опустела.

– А ты уверен, что их нужно успокаивать? – вопросом на вопрос ответил отец. – Учителя вы отпустили, значит, тому, кто виновен в смерти девочки, сейчас снова стало неуютно. Глядишь, и выдаст себя чем-нибудь.

– Да не могу я сидеть и ждать, пока убийца себя выдаст! – с горечью покачал головой Дима. – А успокоить людей нужно. Ты не видишь разве, как тихо вокруг? Все волками друг на друга смотрят. Еще день-два, и начнут снова окна бить. Если не физиономии. Я понятия не имел, что в поселке у каждого по скелету в шкафу… Вот сейчас все и повылезает.

Мама выключила воду и повернулась к столу:

– По скелету, говоришь? Да не по одному, Димочка. Только это вовсе не значит, что в Малинниках живут сплошь негодяи. Это – жизнь.

– Жизнь? – Дима удивленно уставился на мать. – Ты говоришь, что жизнь заставила Поклонникова изменять жене и угрожать своей ученице? Сделала Митрича алкашом, а потом еще и вором? Принудила Царева бить Поклонниковым окна, а Жлобина-младшего портить стены в подъезде?

– Но ты же сам все прекрасно понимаешь, Димка, – вмешался отец. – Сынок Валентинин камнями кидался от отчаяния, от боли. Виноватым он себя чувствует, скорее всего думает, что не защитил девочку. Витюня – всем известный раздолбай. Его хлебом не корми – дай гадость сделать. А что касается Митрича, то мама права. Жизнь у него нелегкая получилась. Как-нибудь расскажу тебе его историю. Не стоит винить человека за то, что сломался. Не всякий удар возможно вынести.

Лейтенант покосился на пустой рукав отцовской рубашки. «Но ты же смог», – подумал он. Отец перехватил его взгляд и покачал головой, но больше ничего к своим словам не добавил.

* * *

Сергей Царев сидел перед раскрытым ноутбуком. Черная надпись «Найдена. Погибла» перечеркивала объявление о поиске Ники на сайте поисковиков. Перечеркивала сведения о ее возрасте, о том, во что она была одета в день исчезновения. Перечеркивала его, Серегину, жизнь.

Он ничего больше не чувствовал – ни боли, ни злости, ни отчаяния. Мама напичкала его какими-то таблетками, но и без них Сергей ощущал себя опустошенным до бессилия. Никина босоножка стала последней каплей, утопившей нелепую, безумную надежду на то, что Ника жива и все происходящее просто страшная ошибка. До той минуты, когда он наткнулся на босоножку у реки, даже похороны не смогли заставить его поверить, что Ники больше нет и никогда не будет. Ни ее тихого смеха, ни застенчивого «не надо», когда, одуревая от близости ее губ и запаха волос, Серега лез целоваться. Не будет свадьбы, троих – они так решили – детишек, не станет Ника учительницей младших классов, как мечтала… Потертый ремешок голубой босоножки, торчащий из буро-зеленой жижи, ослепил Серегу жестокой правдой.

О том, что физрука отпустили, Сергею испуганным шепотом сообщила мама, встревоженно глядя на него, как будто ожидала, что сын немедленно кинется совершать какую-нибудь глупость. Но Серега только губы поджал. Ярость, душившая его в день ареста учителя, улеглась, а с ней исчезла и пелена, мешавшая сомнениям. Конечно, физрук не стал бы убивать Нику. Может, он и скотина, но уж точно не идиот.

Машинально перебирая в памяти лица соседей, знакомых и друзей, Серега никак не мог остановиться ни на одном, представить, что кто-то из этих людей поднял на Нику руку.

Вздохнув, он закрыл ноутбук и поднялся. Движения давались с трудом. Чувствуя себя столетней развалиной, Серега поплелся на кухню, где мама оставила приготовленную для Лидии Семеновны еду. Как бы плохо ему ни было, а Никиной матери было во сто крат хуже. За последние недели Серега сблизился с ней и сейчас не смог бы сказать, отчего так робел раньше. Конечно, помочь несчастной женщине старались все, но по какой-то причине она наотрез отказывалась и впускала в дом только Серегу да мать Вани-дурачка, Галину.

* * *