Читаем Фламенка полностью

Тем средством - не был бы готов он;

Энц Арчимбаут, весьма взволнован,

Страдая от любовной хвори,

180 Мученья чувствовал и горе,

Не в силах ждать до воскресенья.

Аббат иль клирик исцеленье

Могли б дать в пятницу-субботу:

Отверг отсрочку б он и льготу

Будь индульгенций то покупка

Ибо в наклад была б уступка.

На Троицу, в субботу, вся

Собралась знать, и начался

Прием в Немуре, пышный, славный.

190 В Ланьи, в Провене {16} сроду равный

Не выпал ярмарке успех,

Где бурый был и серый мех,

И шелк, и шерстяные ткани.

Явились богачи заране

Свершив кто восьмидневный путь,

Кто близкий - лишь бы чем хвастнуть.

И столько графов и комторов

Сошлось, вассалов и сеньоров,

Баронов - знатен и богат

200 Любой, и все блистать хотят

Что в городе для них нет мест:

Располагаются окрест

Они внутри большого круга,

Средь ослепительного луга.

На брусьях ставят и канатах

Палатки из полотнищ, взятых

С собой, беседки возводя

На случай ветра и дождя.

Всех: желтых, белых и багряных

210 В пять сотен пар шатров был стан их.

На шишках золотых орлы:

Лишь солнце выглянет из мглы,

Долина вся воспламенится.

Жонглеров {17} там была станица:

Будь сердцем столь они кипучи,

Как были их слова летучи,

Дамаск {18} им сдался бы тотчас.

Иссякнул в городе запас

Нарядов - все пошло туда.

220 Там можно было без труда

Дар получить любой, сказав:

"Прошу себе не я, но граф".

Прием роскошно был устроен.

Тот званья богача достоин,

Кто больше тратит на гостей.

Быть хочет каждый всех щедрей

И всем, кто примет, что-то дарит.

Не нынешний он вовсе скаред:

Один раз даст, и взятки гладки,

230 Вот благородство и в упадке.

Тому едва ль кто изумится,

К единой цели мир стремится,

И ведомо ли вам, к какой?

Порок отправил на покой

Все то, что с Благородством схоже.

Скончалась Доблесть, Радость тоже.

- Но почему? - А потому,

Что Стыд сам при смерти. - Ему

От Знанья ждать ли исцеленья?

240 Клянусь, что нет. Благоволенье

Сегодня рыночный товар;

Простой совет, не то что дар,

Дается человеком, лишь

Когда приносит то барыш

Ему иль другу, иль когда

Врагу довольно в том вреда.

Чтить Юность - тоже, значит, грех.

Что спорить, коль стоит при всех

Любовь с поникшей головой.

250 Но я рассказ продолжу свой.

Воскресным утром, в ранний час,

Три ночи не смыкавший глаз

Эн Арчимбаут обут-одет

Уж был, когда ему привет

От имени Фламенки граф

Принес, немедля услыхав

В ответ: "Сеньор, так щедр к вам бог,

Что слову вняв Фламенка, мог

И я почувствовать подъем".

260 - "Ну что ж, вставайте и пойдем,

Чтоб видеть дочь, в ее покои.

Есть мускус там и амбра, кои,

Равно как безделушки, ждет

Она принесть вам в дар". - "Влечет

Меня вам следовать, сеньор,

Как никогда до этих пор".

Взят графом за руку был он,

К Фламенке в комнату введен

И ей торжественно представлен.

270 Был вид не скорбный ею явлен

Скорей, но робкого испуга.

- "Вот ваша, - молвил граф, - супруга,

Берите, н'Арчимбаут, ее".

- "Желанье это и мое,

Лишь бы ее не вызвать гнева".

В ответ им улыбнулась дева

И говорит отцу: "Отдав

Меня так просто, сколько прав

У вас, вы показали ясно.

280 Но вам угодно - я согласна".

Словцом "согласна" восхищен

Столь н'Арчимбаут и упоен,

Что он к руке ее прильнуть

Дает своей и сжать чуть-чуть.

На этом надо им расстаться.

Теперь он знает, где справляться

О сердце, где искать потери.

Взор к ней подняв, идет он к двери,

Глазами просит разрешенья

290 Уйти; к нему пренебреженья

Нет у Фламенки: взгляд не строг,

И речь нежна: "Храни вас бог."

Епископы - их пять, аббаты

Их десять, ризы всех богаты,

Ждут свадьбу у монастыря.

Эн Арчимбаут считал, что зря

Столь длинны части ритуала.

Но вот сиеста миновала,

И стал Фламенке мужем он,

300 Лобзаньем первым награжден.

Когда ж обедня отошла,

Не для обеда у стола

Сошлись {19} сначала, но едва ли

Кто проиграл. Там подавали

Все мыслимое на пиру.

Все вспомнить - смелость не беру

Я на себя, выходит пресно,

Поскольку было, мне известно,

Там все, что ум изобретет,

310 И все, что пожелает рот.

Граф с н'Арчимбаутом угождали

Гостям, глаза ж того блуждали

Там, где душа его была.

Он хочет, чтоб из-за стола

Все поднялись, едва поев.

Жонглеры тянут свой напев:

Тут - пробуют струну сперва,

Там - подбирают в лад слова.

Все это н'Арчимбаута бесит,

320 И если ночь не перевесит

Его теперешних убытков,

То ни микстур нет, ни напитков,

Чтоб мог вернуть здоровье он.

Но был с лихвой покрыт урон:

В постели, ночью этой самой,

Он деву сделал новой дамой.

Он мастер был высокой марки,

И не было такой бунтарки,

Чтоб, взявшись, не заставил пасть

330 Ее, в его отдавшись власть.

Фламенку приручив умело

(Сопротивляться не умела

Она, слаба и безмятежна),

Целует он, сжимает нежно

Ее, стремясь, возможно сколь,

При том не причинить ей боль.

Как бы там ни было, в ответ

Ни жалоб, ни протестов нет.

Уж восемь дней, как длится брак.

340 Епископы, аббаты (всяк

Нес посох) девять дней гостили,

Их на десятый отпустили

Довольных всячески и всем.

Эн Арчимбаут, счастливый тем,

Что он желанным обладает,

Отныне лишь о том мечтает,

Чтоб было чтить ему по силам

Избранницу и быть ей милым.

Будь стыд в душе его слабей,

350 Свой гребень он поднес бы ей,

И зеркало, и сам венец {20}.

Поняв, что близится конец

Приема и не век же весь

Он может оставаться здесь,

Вступает с графом он в беседу:

"Чтоб свой прием устроить, еду

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной. В то же время немало участников сборника к началу войны были уже вполне сформировавшимися поэтами и их стихи по праву вошли в золотой фонд советской поэзии 1930-1940-х годов. Перед нами предстает уникальный портрет поколения, спасшего страну и мир. Многие тексты, опубликованные ранее в сборниках и в периодической печати и искаженные по цензурным соображениям, впервые печатаются по достоверным источникам без исправлений и изъятий. Использованы материалы личных архивов. Книга подробно прокомментирована, снабжена биографическими справками о каждом из авторов. Вступительная статья обстоятельно и без идеологической предубежденности анализирует литературные и исторические аспекты поэзии тех, кого объединяет не только смерть в годы войны, но и глубочайшая общность нравственной, жизненной позиции, несмотря на все идейные и биографические различия.

Алексей Крайский , Давид Каневский , Иосиф Ливертовский , Михаил Троицкий , Юрий Инге

Поэзия