Flamma

С такими речами Люциус дошел уже до самой середины освещенного овала, но властный взмах Мортимера заставил его остановиться.

— Судя по вашему настрою и прежнему опыту нашего общения, — сдерживая легкое раздражение проговорил «Отверженный», — особого желания прислушаться к словам проповеди и ко мне лично, вы не испытываете; что ж… — он нервно сжал губы, — тогда послушайте ИХ!

Темные балахоны беспокойно зашевелились, услыхав сей призыв Мортимера; один из Чумных врачей поднялся с места и, словно тень, скользнув к архидьякону, заговорил:

— Они шептали: «За что?!», но Чума не щадила их.

Другой голос из-под бронзового клюва прохрипел уже справа от Люциуса:

— Они взывали к Богу: «Сбереги наши семьи!», но и те забирала безжалостная погибель.

Третий сектант пугающе бесшумно подплыл слева:

— Сколько чудесных, незлобивых исповедей вы слышали от людей кротких и чистых, но… обреченных?

А из-за спины, архидьякон услышал, пронзающий слух, свистящий шепот:

— Вспомните! Ведь и вы там были… среди нас.

Эти слова, эти воспоминания, эти исковерканные бронзовыми клювами голоса: их треск, свист, хрип и шипение… у архидьякона закружилась голова. А на смену четверке вернувшихся на свои места Чумных врачей, к Люциусу приблизилось четверо других.

— Из окон богатых карет доносилось облегченное: «Уф!.. Я, было, струхнул, что буду наказан за свои грехи», — говорил один из вновь окруживших архидьякона сектантов.

— А сколь серьезно звучали отклики сидящих рядом жен и детей: «Поделом бы тебе!», — подхватывал другой «Отверженный».

— Сколько постыдных тайн и мыслей читали вы тогда на лицах покидавших город нечестных купцов, избалованных дворян и продажных чиновников? — спрашивал третий.

— Вспомните! Ведь и вы там были… среди нас, — повторил однажды произнесенную фразу четвертый.

А Люциуса била мелкая дрожь; в нем уже не было ярости, в нем не было даже уверенности… его наполняло лишь смятение. Но и теперь Чумные врачи не оставили архидьякона в покое: шелест черной ткани по каменным плитам пола означал, что и последняя четверка «Отверженных» готова обрушить на Люциуса порцию, накопившейся в них за время Великой Лондонской Чумы, желчи.

— Чума стала для нас знаком божьим.

— Она показала нам суть этого несправедливого и жестокого мира.

— Ибо выживали в нем лишь те, кого наши прежние взгляды считали этого недостойными. А достойные?..

— Нам проще верить, что они… «освобождались».

Люциус в полной растерянности старался поймать взгляд хоть кого-то из Чумных врачей, чтобы прочесть в нем опровержение их же собственным словам; но в прорезях бронзовых масок он находил лишь пустоту.

— Но я выжил, — опуская голову, пробормотал архидьякон.

— И вы убийца, — прозвучал вполне предсказуемый ответ.

— Вы! выжили, — надеясь обратиться к светлому прошлому Чумных врачей, добавил Люциус.

— И кто мы теперь?! — холодно отозвались те.

А Мортимер смотрел на Люциуса и наслаждался его растерянностью. Он видел, что если архидьякон до сих пор не склонился под тяжестью предложенных ему сектой новых воззрений, то, по крайней мере, собственные его убеждения были, несомненно, поколеблены.

— Итак, Люциус, займете ли вы среди нас свое место? — спросил лидер «Отверженных», почти не сомневаясь в том, что архидьякон, наконец, сдастся.

Но тот, все же, не торопился с ответом; он медленно повернулся к выходу, и едва заметная улыбка мелькнула на его губах при виде отброшенного им и теперь неприглядно лежавшего за границами освещенного овала кресла.

— Нет, — твердо сказал он, вновь оборачиваясь к сектанту. — Я привязан к «Отверженным» и прекрасно осознаю это, но…

Тлеющий в глазах архидьякона огонек насторожил Мортимера

— …не отрекаясь от секты, вступать в ваш совет я, тем не менее, отказываюсь.

При этих словах глава «Отверженных» судорожно сжал подлокотники и, сверля Люциуса взглядом, приподнялся со своего места.

— Что?! — переспросил он, задыхаясь от ярости.

И Люциус понял, что угадал верно: он был нужен не всем «Отверженным», а одному только Мортимеру. Зачем?.. почему?.. какие цели преследовал этот человек?.. — архидьякону не было известно, но возможность нарушить его планы стоило использовать. Вот только и Люциусу, и Мортимеру, и всем двенадцати Чумным врачам было ясно, какая у подобной возможности должна быть цена.

— Вы понимаете, что это значит? — поинтересовался один из сектантов, пока остальные, шепча, переглядывались.

— Да, — вызывающе просто ответил архидьякон.

Мортимер побледнел и стал покусывать губы, а Чумные врачи вновь зашептались, поворачивая друг к другу клювы своих бронзовых масок.

— Что ж, — произнес, наконец, один из них, — в таком случае вы должны пройти обряд посвящения и… — он замялся и замолчал, поймав на себе отнюдь не доброжелательный взор Мортимера.

— …мы больше не потревожим вас, — продолжил за него другой. — Возвращайтесь в Собор святого Павла: мы сообщим вам об испытании позже, но… вы уже знаете, каким оно будет.

Люциус спокойно кивнул; он старался не думать о будущем. Однако глава «Отверженных» не желал так просто отпускать его.