Флейшман в беде

Но она могла себе это позволить. Она могла себе позволить выбирать интересы. Мириам Ротберг умела мыслить ясно, она читала книги, продуманно голосовала и сексуально обслуживала своего мужа, потому что именно этим занимаются богатые женщины. Деньги покупают человеку дополнительную жизнь, идущую параллельно с его настоящей жизнью; в результате все его цели каким-то образом достигаются и все кругом довольны. Неплохо, должно быть, так жить, подумала Рэйчел.

«Я не знаю, Рэйчел, как ты все успеваешь, – говорила Мириам, пока они после занятий поглощали очередной суперфуд. Роксанна и Сынди стонали, притворяясь, что это очень вкусно. – Одни дети сколько времени отнимают!»

Можно подумать, Мириам сама воспитывает своих детей. А вот Рэйчел именно что сама их воспитывает, в том-то и дело. Не все время, конечно: у нее есть Мона. Еще у нее есть Тоби, который, слава богу, на самом деле интересуется своими детьми и участвует в их жизни. Но Рэйчел занималась воспитанием детей так плотно, как Мириам и не снилось. Она созванивалась с нянькой по десять раз на дню. Она принимала все решения. Она в любую минуту знала, где находятся ее дети.

Однажды, давно, когда Солли и Джеку было по три года, Рэйчел ушла с работы, получив эсэмэску от Мириам: та предлагала отпустить нянь и самим повести мальчиков на занятия «Музыка и я». У Рэйчел было назначено собеседование с кандидатом в ее личные секретари, но она все отменила и ответила: «Хорошо!», будто ей хоть раз случалось отпускать няньку. Ей срочно нужен был новый секретарь. Но она также понимала: чтобы оставаться в орбите Мириам, нужно быть для нее доступной. Она решила, что это вложение времени будет удачной инвестицией, так как позволит ей вращаться в обществе и, кроме того, не зависеть от всех этих женщин, выпрашивая у них жалкие одолжения, так что в конце концов они начинают ее сторониться: «Ты бы не могла забрать Ханну? У меня совещание затянулось».

Так что она пошла на музыкальные занятия. Они с Мириам встретились на улице у входа и вошли на занятие вместе. И Солли, и Джек побежали им навстречу. Одинаково. Совершенно одинаково, будто их матери вкладывали одинаковое усилие в свое материнство. Одинаково, будто материнская преданность Мириам была хоть как-то сравнима с материнской преданностью Рэйчел. Будто Рэйчел не проводила бессонные ночи, разыскивая самую лучшую программу продленного дня. Будто она не проверяла магазинные чеки Моны, контролируя, что едят дети и в какие районы нянька их водит. Будто Рэйчел не приходилось делать выбор – например, ходить на фитнес только тогда, когда это помогает продвижению ее детей в обществе, и никогда не заниматься тем спортом, который ей в самом деле нравился, – бегом. И вы посмотрите: никакой разницы. Дети любят их одинаково. Она пришла в ярость. Она хлопала, стучала по барабанам и трясла погремушками, подчиняясь командам придурковатой руководительницы кружка, но думала только о том, за каким чертом всё это делает, если Джек Ротберг любит Мириам Ротберг не меньше, чем Солли любит ее. Она еще не поняла, что детская любовь – совсем как родительская: понимающая, долготерпеливая и обреченная на то, что ею злоупотребят.

Рэйчел взрастили на суровой диете молчания, унылости и обиды на жизнь в целом. Бабушка ее не любила, но это было ничего, потому что бабушка в принципе не любила. Она была холодна, но исполняла свой долг – спасибо и на этом. Бабушка считала, что долг и любовь – одно и то же, но такого не могло быть, потому что долг и любовь – две непересекающиеся линии. Совершенно другое кино, как говорится. Исполнение долга можно принять за любовь, восхищение или утешение. Долг был лишь наименьшим общим кратным того, в чем нуждалась Рэйчел; монахини в сиротском доме сделали бы для нее то же самое. Рэйчел понимала, что жизнь обошлась с бабушкой несправедливо: бабушка вырастила дочь, а теперь была вынуждена растить дочь своей дочери. Несправедливо, что собственная дочь бабушки умерла.

Холод, исходящий от бабушки, пропитывал все стороны их жизни. Обстановка в доме была скудная, там гуляли сквозняки. Бабушка кормила Рэйчел перед телевизором, чтобы та, не дай бог, не начала рассказывать о том, как прошел ее день. Бабушка из года в год носила одну и ту же практичную одежду: блузку и брюки, при этом вчерашние блузка и брюки почти не отличались от сегодняшних. Бабушка не носила украшений и не смеялась. Потратить большую сумму денег означало поддаться какой-либо эмоции, а бабушка по возможности избегала эмоций. Единственным чувством, которое она себе позволяла, была злость. Бабушку злили лень Рэйчел, вопросы Рэйчел, ее веселье, ее детскость, ее нужды и то, что она была человеком и ее приходилось кормить три раза в день. Бабушка злилась, когда Рэйчел хотела играть в баскетбол, или стать чирлидершей, или пойти попробоваться на роль в школьной пьесе. Бабушка так гневалась, и ее гнев был так страшен, что Рэйчел перестала выпрашивать хотя бы подобие нормального детства и согласилась на предлагаемую замену любви – отсутствие внешних проявлений враждебности и злости.