Флердоранж - аромат траура

Пространство, словно в одночасье, сузилось, ограничившись узким просветом, когда Катя раздвигала сухие, упругие, отягощенные налитым колосом стебли руками. А расстояние вдруг увеличилось: железные крыши фермы, так хорошо видные с дороги, точно уплыли куда-то назад, растворяясь в мареве полуденного зноя.

Что-то слабо зашуршало сзади. Катя быстро оглянулась: зверек пробежал, или спугнутая с гнезда птица юркнула в рожь. Птица перепелка…

Надо было идти по дороге, — подумала Катя, облизывая пересохшие губы. — Надо вернуться и идти по дороге. Надо просто повернуть назад, выбраться отсюда и…

Ржаные колосья зашуршали, заколыхались под ветром, закивали: да, да, но это не так просто — выбраться отсюда. Катя смотрела на это ожившее золотистое покрывало. Никогда прежде она не ощущала себя так, как здесь. Она словно растворялась в этом шорохе и зное и одновременно прирастала к месту. Повернуть назад было невозможно!

Черная, бессчетное количество раз перепаханная земля, проросшая зерном, словно источала из всех своих сухих пор странный, вязкий, кружащий голову дурман. А впереди среди примятых колосьев что-то темнело. Катя, точно кто-то подталкивал ее, подалась вперед, в самую гущу ржи, и… едва не наступила на чью-то руку.

Это было как в том самом сне — так же нереально и страшно. Она резко отшатнулась, но не успела: смуглые, перепачканные землей пальцы железной хваткой сомкнулись на ее обнаженной лодыжке.

Катя дико вскрикнула. Рожь зашуршала, и что-то темное, заворочавшись, приобрело очертания человеческой фигуры, хищно, по-звериному, распластавшейся на земле…

Рывок — и Катя упала, не понимая, что происходит, что надо делать и как защитить себя.

— …Тише, тише, — прошептал кто-то над самым ее ухом, голос был какой-то странный. — Тише. Неужели я вас так напугал?

Словно из тумана, выплыло чье-то лицо: темные блестящие глаза, смуглая кожа, траурная полоска усов над верхней губой. Пахнуло потом.

Перед Катей на корточках скрючился Савва Бранкович. Рядом с ним на смятых колосьях лежало подкладкой вверх старое кожаное пальто.

— Вы что?! — прошептала Катя, чувствуя, что голосовые связки не слушаются ее.

— Я вас напугал… как я вас напугал… непростительная глупость моя, — взгляд Бранковича ощупывал лицо Кати, точно жадно ища что-то в ее чертах. Голос звучал еле слышно, придушенно. Акцент придавал словам какое-то особое, незнакомое звучание. — Вы не ушиблись?

Катя вся подобралась, готовясь к чему угодно. Вокруг не было ни души, и звать на помощь было некого.

— Я вас напугал… Но я не мог удержаться… Это выражение ужаса на вашем лице, когда я дотронулся до вашей ноги… Я видел вас — вы шли через поле, и я решил испытать… Нет, это не опыт, просто мне, необходимо было видеть, запомнить.

запечатлеть в памяти…

— Что? — Катя попыталась было встать, но не смогла — нога не держали, только отодвинулась от него, отползла.

— Это выражение… Подобного нельзя добиться искусственно. Ни одна натура этого не даст. Этот священный ужас, этот испуг… Я должен был это увидеть, потому и решил…

— Вы знаете, кто я такая?! — Катя почувствовала, что страх, который она только что пережила, сменился в ней гневом, от которого ей стало трудно дышать. — Вы отлично знаете. Мы уже встречались с вами. Й вы имеете наглость вести себя со мной так…

— Тише, прошу, — Бранкович приложил руку к широкой груди, — если я вас так напугал, обидел, вы… ну, ударьте меня. Только не кричите, не повышайте голос. Не спугните это, умоляю…

—Что — это?!

— Это, — Бранкович сел, вытянул ноги, обтянутые перепачканными землей кожаными штанами, сделал широкий жест, точно обнимая воздух.

Катя молчала. Было очень тихо. Только кровь по-прежнему стучала в висках — тук-тук, глухой звук…

— Что вы здесь делаете? — спросила она, кивая на раскинутое пальто — Это ваше?

— Да. Я здесь… ничего не делаю. Иногда прихожу, сижу… Я был здесь, лежал, загорал. И увидел, как вы шли. Вы шли сначала по дороге. Потом остановились и смотрели на это поле…

— Я шла на ферму Павловского.

— На ферму здесь никто не ходит. На ферму ведет дорога.

— Я не знала. Думала, тут ближе напрямик.

— Я так сильно напугал вас, — Бранкович по-прежнему говорил тихо почти шептал, — но это выражение на человеческом лице, я должен был его увидеть, прочувствовать. Прежде чем перенести на холст…

— Вы… пишете картину? — Этим никчемным вопросим Катя попыталась унять и свой гнев, и свое смятение.

— Да, да, я вам покажу эскизы. Если пожелаете. Я сделаю все, чтобы загладить эту мою дерзость, глупость… Это очень важная работа для меня, я тружусь над ней давно и порой вижу это во сне…

Катя смотрела на Бранковича — на лбу его выступили крупные капли пота. Он то и дело вытирал их тыльной стороной ладони.

Что я сижу тут с этим ненормальным?! Он же ненормальный, — подумала она и… осталась сидеть. Только поджала под себя ноги. Гнев сменился острым любопытством. И это было сильнее страха.

— Вы часто приходите сюда? — спросила она.