Флердоранж - аромат траура

Никита Колосов возвращался в Москву в восьмом часу вечера. Дорога в час пик отняла три часа жизни. После разговора с Чибисовым он еще успел заглянуть на Татарский хутор. К его удивлению, Катя вернулась только что, хотя вроде бы давно уже должна была быть дома. Никита заметил, что она чем-то сильно взволнована. Однако о причинах своего волнения она распространяться не стала. Только уже когда он садился за руль, чтобы ехать обратно, она вдруг попросила его просмотреть в Интернете сайт художника Бранковича, если таковой имеется, или же сайты частных галерей, выставляющих на продажу его Полотна, и по возможности переслать ей каталоги.

— Вот уже не думала, что здесь мне понадобится Интернет, — сказала она., — Надо было взять сюда ноутбук… Вадик мог бы привезти, но теперь он сюда вряд ли приедет.

— Почему вряд ли? — спросил. Никита, понимая, что уж это известие огорчить его ну никак не может.

— Так, характер свой демонстрирует мужской, несгибаемый, — ответила Катя и вдруг в сердцах добавила: — Если бы вы знали, как вы мне все надоели!

Чего-чего, а уж этого Никита не ожидал. Более того, он не заслужил этого! Развязавшись с операцией по задержанию в Переяславле, он… да что скрывать — он сорвался на ночь глядя в далёкое Славянолужье только ради того, чтобы… Как говорится, спешил, летел, вот, думал, счастие так близко…

И казалось, Катя, умница Катя поняла это и даже великодушно извинила его за излишне пылкое и непосредственное проявление скрытых желаний, но…

Все это было утром. А днем, вернувшись на Татарский хутор, она вдруг ни с того ни с сего окатила его ушатом ледяной воды.

Она была чем-то сильно взволнована. Но обсуждать это с ним, Никитой, явно не желала. И он отступил — насильно мил не будешь. И вообще, что с ними можно поделать, с этими женщинами, чье настроение меняется через каждый час? В душе он догадывался: на обратном пути с Катей что-то произошло. И. впечатление от происшедшего с ней было столь сильным, что делиться им даже с ним, Никитой, она пока не хотела, стремясь, как всегда, сначала разобраться во всем сама.

Это самое разобраться сама порой ужасно раздражало и одновременно умиляло Колосова. Самостоятельность и, что греха таить, самонадеянность были Катиными плюсом и минусом. Эти самые самостоятельные разборы были часто весьма полезны для дела. Но насколько легче, светлее и спокойнее стало бы у него на душе, если бы она сказала: знаешь, произошло то-то и то-то, помоги мне это понять. Да он бы горы свернул, если бы она это сказала Но…

Простились они сухо, по-деловому. Катя не спросила даже, сколько времени ей еще оставаться здесь. Конкретного четкого задания после допроса Полины Чибисовой тоже вроде бы не было. В воздухе витало лишь довольно расплывчатое указание начальства о целесообразности дальнейшей оперативной проверки лиц, входивших в круг общения потерпевшего Артема Хвощева.

Никита это указание вслух не произносил. У него бы язык не повернулся, после того как он всю ночь гнал сюда, в Славянолужье, на скорости сто двадцать километров в час, чтобы лишний раз поговорить с Катей, болтать о какой-то там целесообразности.

— Звони мне, — буркнул он на прощанье, — держи в курсе всего. Как только появятся какие-то новости — по Бодуну или по остальным, я сразу же дам знать, приеду. Трубников и дальше будет тебе помогать во всем.

Катя На это рассеянно кивнула. Уже в дороге Никита вспомнил, что почти эти же самые слова (за исключением упоминания Бодуна) он уже говорил раньше, отправляя ее сюда. Все это напоминало заигранную пластинку. И от этого на душе стало совсем черно.

Лучшим выходом было приехать домой, выпить для В расслабления вегетатики водки, принять горячий душ и рухнуть на диван, отключившись до утреннего трезвона постылого будильника. И только этого Никита и жаждал от жизни в этот грустный вечер. Но всё, конечно, вышло совсем не так.

Виноват в принципе в этом был он сам. Парясь в самой последней пробке на Садовом кольце, он от скуки позвонил Геннадию Обухову — просто так, узнать, как дела. Все эти дни Обухов встречал его звонки довольно неприветливо и безрадостно, рявкая, что проверка свидетелей ведется. Но на этот раз тон у него, несмотря на окончание рабочего дня, был довольно мирный.

— А, явился — не запылился. Что ж, ты, как всегда, Никита, вовремя, — сказал Обухов загадочно. — Кстати, ты откуда звонишь?

Колосов ответил — с дороги.

— Я сам тебя искал весь день, да у тебя телефон что-то не отвечал. Все скрываетесь, маскируетесь неизвестно от кого, — Обухов хмыкнул. — Ну раз вернулся с победой, включайся, дружок, в операцию.

— В какую? — спросил Никита.

— На этот раз в мою, — Обухов снова хмыкнул. — Не все же мне, как макаке, каштаны из огня для твоего убойного отдела таскать.

— Это что — касается того свидетеля по Бодуну, на которого ты мне намекал?

— Касается, касается. Подъезжай к десяти. Адрес тебе знаком.

— Может, завтра, а? — неуверенно предложил Никита. — Я три часа ехал, две ночи не спал.

— Чего? — Обухов надменно повысил голос. — Я что-то не пойму — кому все это больше надо? Мне или тебе?