Первое состояло в том, что в Славянолужье кто-то кого-то постоянно спасал. Цепочка «спасений» благополучно соседствовала с цепочкой убийств, и от этого оба эти явления становились еще любопытнее. Катя считала, мысленно загибая пальцы: участковый Трубников в первый ее приезд сюда мимоходом и крк бы невзначай упомянул, что как-то раз «выручил» едва не утонувшего по пьяному делу вместе с машиной художника Бранковича. Самого Трубникова, впавшего в так и не проясненное пока состояние беспамятства на ржаном поле, «спасла» Вера Тихоновна Брусникина. Галину Юрьевну Островскую, по свидетельству Туманова, пьяную, получившую какую-то опять пока еще не проясненную травму, поднял из придорожной Канавы и привез домой, то есть «спас», Чибисов. Дочь Чибисова Полина была отбита у подгулявших деревенских хулиганов Павловским, который, оказывается, до этого в нездешней сумятице гражданской войны в Югославии «спас» раненого Константина Туманова. Туманов, в свою очередь, подхватил эту удивительную эстафету и «выручил» ее, Катю, так неожиданно и находчиво вмешавшись в странную, если не сказать подозрительную, сцену, разыгранную художником Бранковичем опять-таки не где-то, а снова на зловещем и легендарном ржаном поле.
Туманов на ферме к тому же снова выступил в роли «спасителя», избавив от рогов разъяренного соперника быка Милорда — канадского рекордсмена и производителя, главное коммерческое вложение партнерской фирмы бывшего тележурналиста и бывшего наемника.
Из всей этой запутанной цепочки случайных (а может, и совсем не случайных — как знать?) «спасений» выпадали три основные фигуры, которые сильно интересовали Катю. Никого не «спас» пока еще совершенно непроясненный и недопрошенный Хвощев-старший. Никого не «спасла», а лишь сама дважды пострадала Полина. Не «спас» никого и художник Бранкович. В списки «спасителей» не попала и секретарша Чибисова Елизавета Кустанаева — по крайней мере, у Кати о ней не было никаких сведений такого рода.
Было во всем этом что-то, имеющее отношение к делу, или все это был лишь случайный набрр совершенно не связанных между собой фактов и событий, предстояло еще отгадать. В глубине души у Кати, однако, таилась какая-то смутная уверенность, что в этом месте вряд ли вообще что-то происходит случайно. Но это было где-то почти на грани между верой и суеверием, а суеверия, даже свои собственные, кровные, Катя изо всех сил старалась в расчет не принимать. По крайней мере убеждала себя, что она это в расчет ,не берет.
Второе открытие, сделанное в этот вечер в саду под зеленой яблоней грушовкой, было не менее занимательно и касалось этих же самых суеверий. Перебирая в памяти впечатления последних дней, Катя пришла к выводу, что суевериями в Славянолужье в большей степени заражено старшее поколение фигурантов, а не молодежь.
Из бесед с Тумановым и Полиной (претерпевшей то, что многие вряд ли бы сумели вынести без ущерба для психики) складывалось впечатление, что как раз ими бытующие в Славянолужье легенды вроде бы всерьез и не воспринимаются, реакция же старших. — Островской, Брусникиной и Трубникова (хотя он весьма демонстративно и решительно именовал все это «бредом») — была более нервной и неоднозначной.
Тут Катя внезапно вспомнила про отца Феоктиста. О, это вообще пока был совершеннейший человек-загадка. А вот его соображения на этот счет как раз было бы весьма интересно и полезно узнать.
Однако было во всем этом и третье весьма неутешительное открытие. А заключалось оно в том, что все эти размышления в саду были для самой Кати не чем иным, как отчаянной попыткой как можно дольше оттянуть визит в мастерскую Бранковича, который она бесповоротно наметила для себя в качестве обязательного оперативного задания. Перспектива оказаться с этим странным человеком снова с глазу на глаз в его доме ложилась на сердце тяжким бременем. И когда Катя услышала негромкое «привет» и, подняв голову, увидела стоявшего у забора Туманова… Она сразу поза была на какое-то время все произошедшее на ферме и готова была крикнуть на весь сад; «Как же хорошо, что ты пришел, Костенька, ты меня снова спас!»
Но, конечно же, она ничего такого не крикнула, а насмешливо уколола его:
— И не надеялась уже, что придешь, собиралась одна идти в гости.
— Я ж обещал. — Туманов заходить не стал. Ждал ее за калиткой. Как заметила Катя, он успел переодеться в чистую белую футболку и новые джинсы. Был к тому же гладко выбрит и благоухал каким-то весьма недурным мужским парфюмом. Но вид имел не воскресный, разбитной, а хмурый и подавленный.
Некоторое время они шли молча.
— Вот так выйдешь из себя сгоряча, а потом таким дураком себя чувствуешь, — буркнул, нарушив молчание, Туманов. — Наверное, подумала там, у загона, — во зверюга какой, отморозок, да?
— Да уж сцена была, мягко говоря, дрянь, — откликнулась Катя. — Где ж ты так научился с людьми обращаться?
— Жизнь научила.
— Жизнь… Здоровый больно, никто сдачи не давал, наверное?
— Пусть попробуют, — Туманов сплюнул.