Флердоранж - аромат траура

— Ну, конечно, придется, — ответил Павловский и, взглянув на Полину, повторил, но уже совсем другим — не брюзгливым, а сочувственным тоном: — Конечно, конечно, малыш. Савва! — крикнул он вслед Бранковичу. — Ты гостей ждал? Ждал. Значит, голодом морить нас не будешь? А в холодильнике у тебя по такому случаю, кроме пива и водки, что-нибудь найдется?

— Что найдете — все ваше, мой дом — ваш дом, — отозвался Бранкович, как раз в эту самую минуту торжественно распахивавший перёд Катей двери мастерской.

— Ну-ка, малыш, покажи себя хозяйкой в этой берлоге. Где кухня, помнишь? — спросил с улыбкой Павловский Полину.

— Я все помню. — Полина вскочила с дивана, точно ее пружиной подбросило. — Александр Андреевич, вы… вы ведь голодный с дороги, а я… Я сейчас что-нибудь найду!

Она умчалась, как маленький вихрь (в доме Бранковича она действительно ориентировалась хорошо, потому что бывала здесь не раз). Павловский проводил ее задумчивым взглядом. И как на гвоздь наткнулся на насмешливый взгляд Туманова.

— Чего тебе?

— Ничего.

— Ну и молчи.

— Да я молчу.

— Ну и не выступай.

— Я не выступаю, я тебе, Шура, завидую.

— Сам уже успел. Подсуетился, — Павловский коротко кивнул на двери мастерской, за которыми скрылась Катя. — Чего ты ее сюда-то привел? Зачем?

— Попросила — привел. Ей чего-то от горца нашего надо. Она ведь тут у нас убийство раскрывает.

Павловский усмехнулся.

— Закат какой сегодня, — сказал он, помолчав. — Впервые в жизни такой закат вижу. Красиво.

— Солнце опять в тучу садится, — Туманов тоже смотрел в окно. — Я прогноз слышал — вроде во второй декаде июля дожди обещают. Как раз в уборочную ливанет. А трава богатая, сочная… — Он поднялся и прошелся по веранде. — Все равно ненавижу сырость…

— Сейчас, одну минуту, я только включу свет. — Бранкович открыл двери в мастерскую, пропуская Катю вперед.

Щелкнул выключатель, и первое свое впечатление Катя запомнила надолго: свет яркой лампы под потолком и тени в углах, беспорядок и удивительное соответствие каждого предмета своему собственному особому месту, пустота, простор и теснота, запах олифы, скипидара, красок, мастики, дерева, пыли, картона.

Мастерская была большой — нечто вроде ангара со стеклянным, как в оранжереях, потолком. В углу узкая винтовая лестница вела на небольшие антресоли под самым потолком. Под лестницей стоял черный диван, стол с компьютером, принтером и факсом. Все остальное пространство занимали холсты, холсты, холсты.

Картин было великое множество. Они были развешаны по стенам и просто стояли, прислоненные к стенам, мебели, лестнице, станкам. В основном это были эскизы, незаконченные наброски — портреты и жанровая живопись. Манера Бранковича чем-то напоминала Дали. Возможно, Бранкович ему вполне сознательно подражал, пытаясь соединить несоединимое — академически безупречную технику и сюрреалистическую идею.

Портреты же его, даже незаконченные, были просто замечательными. Катя бродила вдоль стен, рассматривая сначала именно портреты. Лица, лица…

Здесь были люди очень известные, других Катя не знала. И вдруг увидела знакомое лицо — бравый, очень симпатичный священник в коричневой рясе с серебряным наперсным крестом. Она узнала отца Феоктиста. Рядом красовался портрет какой-то венценосной особы в парадном гвардейском мундире. Бранкович живо пояснил, что это «всего лишь копия известного портрета короля Югославии Александра Карагеоргиевича». А рядом с королем висел большой портрет Антона Хвощева.

Разница между оперативным фото из ОРД и этим портретом была, конечно, огромной. На фото, как помнила Катя, был изображен белокурый паренек — довольно милый на вид, с открытой улыбкой и модной стрижкой. На портрете же Артем был изображен по пояс, совершенно обнаженным на фоне бархатного малинового занавеса. Линии его юношеского тела были хрупкими и безупречными. Оказывается, он был очень красив, этот бедный мальчик, или, может быть, это искусство живописца сделало из него воплощение античности.

Артем смотрел на мир со своего портрета нежно и лукаво. И словно не жалел о том, что случилось.

— Нравится? — спросил Бранкович. — Я знал, что вы именно на эту мою работу сразу обратите внимание. Я даже сегодня перевесил портрет.

— Чтобы он сразу бросился мне в глаза? — спросила Катя, — Артем долго вам позировал?

— У нас было несколько сеансов еще в Москве. В моей мастерской на Цветном бульваре, — Бранкович отступил, сложив руки на груди, разглядывая портрет. — Эта вещь так и осталась незавершенной. Я не торопился. Думал, у нас с ним много времени. И ошибся.

— Артем сам заказал вам портрет?