Флэш по-королевски

— Ах, это, — она загадочно на меня посмотрела. — Это может немного подождать. Тебе следует знать, что со времени прибытия в Баварию у меня появился новый девиз: «Сперва удовольствия — потом дела». — От ее томного взгляда из-под густых черных ресниц у меня защемило в груди. — Ты же не будешь столь невежлив, чтобы торопить меня, Гарри?

— В делах — нет, — говорю я, пожирая ее взглядом. — А вот удовольствия — это совсем другое.

— Ах ты распутник, — говорит она, лениво потягиваясь, словно избалованная черная кошечка. — Распутник, распутник, распутник.

Удивительно, о каких только глупостях можно говорить с красивой женщиной! Мне стыдно, когда я вспоминаю тот разговор, когда мы сидели с Лолой на кушетке; прошу только принять во внимание, что у нее имелся такой опыт по части соблазнения, как ни у кого из носящих юбку. Просто оказавшись рядом с Лолой, даже в комнате, полной людей, ты уже начинал подпадать под ее дурманящее воздействие. Дурман этот был стойким, необоримым, как у тропических цветов, и мужчин влекло к ней словно магнитом. Тот самый доктор Виндишманн, главный викарий, имя которого так часто упоминалось всуе, сказал однажды, что, находясь рядом с ней, ни один священник не мог должным порядком исполнять свои обязанности. Лист выразил эту мысль более откровенно и точно, заявив мне: «С момента, как ты видишь Лолу, ты думаешь только о том, как затащить ее в постель».

Это все к тому, чтобы вы не удивлялись, видя, как проведя в ее обществе несколько секунд, я напрочь забыл про недавние свои опасения насчет того, не вынашивает ли Лола планы мести за наше расставание в Лондоне и за мое участие в истории с Ранелагом. Она очаровала меня, в самом буквальном смысле. Мы весело болтали за бокалом токайского, и в голове у меня крутилась одна-единственная мысль: затащить ее как можно быстрее в кровать, а все остальное — к черту.

Пока мы так мило общались и я, глупый осел, впитывал ее чары, в приемную прибывали новые гости. Лауэнграм, изображая из себя мажордома, объявлял о них, и Лола поочередно приветствовала прибывающих. Эти ее приемы явно пользовались в Мюнхене успехом, она же собирала у себя самый разнообразный народ: помимо светских персон и череды разных там артистов и поэтов там встречались даже государственные деятели и послы. Не могу сказать, кто присутствовал там в то утро, поскольку Лола и токайское занимали меня почти целиком, видел только, что все без конца лебезили и заискивали перед ней.

Неожиданно она заявила, что приглашает присутствующих понаблюдать, как ее кирасиры проводят учения. Все смиренно ждали, пока Лола переоденется. Она вернулась в полном гусарском облачении, великолепно подчеркивающем ее формы, и происходи это дело в Лондоне, не миновать вызова полиции! Сикофанты[19] разразились единодушными «Ох!», «Ах!» и «Wunderschon!»,[20] и мы дружно проследовали за ней к конюшням, а затем верхами отправились в близлежащий парк, где совершали эволюции два эскадрона кавалерии.

Лоле, сидевшей верхом на миниатюрной белой кобыле, зрелище доставляло большое удовольствие, она со знанием дела комментировала маневры, указывая на них хлыстом. Ее свита с энтузиазмом вторила похвалам, только Руди Штарнберг, как я подглядел, смотрел на все критичным взглядом. Впрочем, как и я. В кавалерии я кое-что смыслю, и могу сказать, что кирасиры Лолы весьма неплохо держали строй и браво выглядели, несясь в атаку. Штарнберг поинтересовался, что я о них думаю.

— Весьма недурны, — говорю я.

— Лучше английских? — ухмыляется он.

— Скажу, если увижу их в деле, — без обиняков парирую я.

— Думаю, вы не хотеть отрицать, что муштровать их на славу?

— В плане строевой, да, — говорю я. — Не сомневаюсь, что атака плотной массой тоже на высоте. Но дайте посмотреть на них в рукопашной, когда каждый сам за себя — вот где познается настоящая кавалерия.

Это и в самом деле так: по этой причине никто не удирает подальше от рукопашной быстрее, чем я — но Штарнберг ведь не догадывался об этом. В первый раз он посмотрел на меня почти что с уважением, задумчиво кивнул и добавил, что я, пожалуй, прав.