Флэшмен на острие удара

– У нас тут все в порядке, сэр, – говорит Райан. – Жратвы не много, но хватает. А с вами хоть нормально обращаются, извините за дерзость? Это хорошо, да, рад слышать. Вас, видать, обменяют? Нет? Как же так, чтоб мне лопнуть?! Кто б подумал? Наверно, им страшно вас отпускать, ага. Ну, на следующий день, как вас захватили, старина Дик – вон он, сэр, с сабельным ударом, – говорит: «Славный улов для русских – старина Флэши один стоит целого эскадрона». Прошу прощенья, сэр.

– Это очень любезно, дружище Дик, – говорю. – Только вот боюсь, сейчас я сильно упал в цене.

Они рассмеялись – жидким таким смехом. Послышались возгласы: «Во дает!» А Райан, бросив взгляд на скучающего у двери Ланского, говорит шепотом:

– Мне лучше знать, сэр. А еще у нас с полдюжины достаточно здоровых, которые стоят двух десятков этих русских парней. Скажите только слово, мы бросимся на них, захватим сабли и проложим себе дорогу к армии! Это же не более двадцати миль от Севасто-пуля! Мы сможем, сэр! Ребята так и рвутся в бой…

– Молчать, Райан! – рявкаю я. – Даже слышать не желаю! – Все ясно: это был один из тех опасных ублюдков, которые подзавязку полны чувством долга и отчаянными планами. – Как? Бежать и бросить наших раненых товарищей? О нет, так не пойдет. Вы меня удивляете.

Он вспыхнул.

– Простите, сэр, я только…

– Знаю, мальчик мой, – я положил руку ему на плечо. – Ты хотел выполнять долг, как положено солдату. Но видишь, это невозможно. Тебе стоит гордиться уже тем, что ты совершил – все вы совершили. – Несколько высокопарных фраз еще никому не повредили. – Вы отважные парни, все вы. Англия вами гордится.

«А потом отправит в приют для нищих или заставит сидеть с кружкой для милостыни на углу», – добавил я про себя.

– Старый Джим-медведь гордится как и остальные, – пропищал один малый с повязкой, закрывавшей голову и один глаз. У изножья его кровати я заметил забрызганные кровью вишневые панталоны. – Говорят, его светлость вернулся с батареи, сэр. Драйдена русские взяли в долине, сэр, так он сказал, что видел, как лорд Кардиган возвращался назад – с окровавленной саблей, но сам целый.

Да, плохая новость: я бы легко перенес потерю Кардигана.

– Да здравствует старина Джим!

– И не он один, конечно!

– Это добрый командир, и джентльмен, хотя и гусар из Одиннадцатого! – восклицает Райан, с застенчивым смехом глядя на меня, явно будучи в курсе, что я тоже был «вишневоштанником» в свое время.

На ближней к двери кушетке лежал молоденький парнишка с очень бледным лицом, и когда я направился к выходу, он едва слышно просипел:

– Полковник Флэшмен, сэр… Старший сержант говорил… никогда не было такого раньше – чтоб кавалерия, без поддержки, атаковала батарею и взяла ее. Не было никогда и нигде, ни в одну войну, сэр. Это правда, сэр?

Точно я не знал, но уж наверняка никогда не слышал о таком раньше. Поэтому говорю:

– Уверен, что так. Очень вероятно.

– Вот это хорошо, – улыбнулся парень. – Спасибо, сэр. – Он тихо вздохнул и откинулся назад, заморгав глазами.

– Ладно, – говорю. – До свиданья, Райан. Прощайте все и не падайте духом. Скоро все мы вернемся домой.

– Когда побьем русских! – кричит кто-то, а Райан командует:

– Тройное «ура» в честь полковника!

Все затянули слабыми голосами «ура», потом заголосили: «Да здравствует старина Гарри Флэш!» Человек с повязкой на глазу начал петь, остальные подхватили и, удаляясь вместе с Ланским, я слышал замирающие вдали слова гимна Легкой бригады:

Не воду, а лишь эль мы хлещем,
И красотой ногтей не блещем,
Никто за долги не сядет в клеть,
Пока силы есть «Гэрриоуэн» петь.

Я слышал эту песенку везде: в Афганистане и Уайтхолле, в африканском вельдте и охотничьих угодьях Рутленда; слышал, как ее насвистывают мальчишки на улицах и хором горланят солдаты Седьмого полка Кастера в день сражения на Жирных травах[66]. Ее же пели в тот день все выжившие из Легкой бригады. С тех пор она приобрела для меня горький привкус, ибо я вспоминаю о тех храбрых, наивных, чокнутых идиотах в русской тюрьме. Израненные, с оторванными руками-ногами – и все это ради шиллинга в день и нищенской могилы – они, тем не менее, считали «добрым командиром» Кардигана, подвергавшего их порке за малейшую ржавчинку на шпоре и отправившего на смерть под русские пушки, так и не набравшегося ума и мужества, чтобы послать Лукана к черту вместе с его приказом. Они кричали «ура» и мне, забывшему про них даже и думать, стоило лязгнуть засову за спиной. А ведь я, заметьте, сравнительно безобидный тип – я никого не посылал, навешав лапши на уши, на убой и увечье исключительно ради политических амбиций или торговых выгод. О, я тоже способен играть на публику и бренчать медальками, но я знаю себя, и в душе моей нет места для честной гордости. А если даже и есть – малюсенький кусочек в бескрайних угодьях черствости, ненависти и эгоизма, – я храню его для них, тех семи сотен британских сабель.