Флэшмен в Большой игре

Я вспомнил его слова на следующий день, когда снова прибыл в зал для приемов и увидел принцессу, восседающую на троне и принимающую просителей. Она была одета в серебристое сари, которое облегало ее как вторая кожа, с расшитой серебром шалью, обрамляющей прекрасное смуглое лицо. Стоило ей повернуться, казалось, что танцует гибкая блестящая змейка. Она была спокойна и выглядела по-королевски, а ее придворные и просители пресмыкались пред ней и готовы были сквозь землю провалиться, стоило ей поднять свою розовую ручку. Когда был выслушан последний посетитель и гонг возвестил окончание приема, она сидела, гордо вскинув голову, пока чернь, кланяясь, пятилась к выходу. Наконец остались лишь мы с ней и еще двое ее главных советников. Тут она соскользнула с трона, вскрикнув от облегчения, свистнула одной из своих обезьянок и погнала ее на террасу, хлопая в ладоши в притворном гневе, а затем вернулась, абсолютно спокойная, чтобы вновь уютно устроиться на своих качелях.

— Теперь мы можем поговорить, — сказала принцесса, — и пока мой вакиль ^[67]зачитает суть моего «прошения», вы, полковник, можете освежиться.

И она указала на маленький столик, уставленный флягами и чашками.

— И еще, — добавила рани, вынимая из-под сари маленький носовой платочек, — сегодня я попробовала ваши французские духи, вы заметили? Миледи Вашки полагает, что я ничем не лучше вероотступницы.

Это действительно были мои духи. Я понимающе поклонился, она рассмеялась и устроилась поудобнее, а вакиль начал читать ее прошение на официальном персидском.

Оно стоило того, чтобы его повторить, поскольку являлось ярким образчиком претензий, которые имелись к британским властям у многих индийских принцев — требования вернуть доходы ее мужа, компенсации за убитых священных коров, введение должностей придворных палачей, упраздненных Сиркаром, возвращение конфискованных средств храмов, признание ее прав регентши и тому подобное. Все это была сплошная трата времени и она, очевидно, знала это, но это была прекрасная тема для наших с ней бесед в течение следующей недели или двух, до тех пор пока я не добьюсь гораздо более важного — не уговорю ее прилечь со мной на часок.

У меня не было сомнений, что она хочет того же, что и я — она испробовала мои духи и дала мне об этом знать, и она была довольно любезна со мной во время встречи — хотя и в своей обычной холодной манере. Принцесса грациозно кивала, когда я обсуждал с ее советниками текст петиции, улыбалась, когда я шутил, предлагала соглашаться с моими доводами (что они были вынуждены делать), при случае даже спрашивала моего совета и, когда я говорил, все время томно поглядывала на меня своими большими темными глазами. Все это казалось весьма дружелюбным после нашего свободного разговора при первом свидании — но с тех пор она оценила политические преимущества своего хорошего ко мне отношения и делала все, чтобы я исполнил свою работу с удовольствием.

Но во всем этом была не только политика — я знаю, когда под ложечкой у женщины дрожит от чувства ко мне и во время наших встреч я видел, что ей доставляет удовольствие испытывать на мне свою красоту, причем делала она это так, что ей могла бы позавидовать сама Лола Монтес. Должен сказать, что я находил ее очаровательной. Конечно же, она обладала всеми преимуществами королевы, что делало ее красоту еще более притягательной, но даже мне было трудно представить себе, как я после короткого знакомства, схвачу ее одной рукой за грудь, а другой за задницу и опрокину на спину, что-то страстно шепча — хотя именно так я бы в другом случае и поступил. Но нет, с дамой королевских кровей следовало немного подождать. Не то чтобы я колебался при этих первых встречах, когда она отпускала своих советников и мы оставались одни — раз или два, под теплым взглядом ее глаз, когда она раскачивалась на качелях или лежала на кушетке, я думал, что вот бы… но все же решил торопиться медленно и сыграть свою партию, когда придет время.

Иногда казалось, что это может произойти достаточно быстро, но несмотря на то, что обычно рани достаточно легко относилась к политике, я вскоре заметил, что она становилась чертовски серьезной, если затронуты были дела Джханси или ее собственные амбиции; стоило разговору свернуть в это русло — и страсть ее чувств прорывалась наружу.

— Много ли нищих было на улицах пять лет назад? — воскликнула она как-то. — Едва десятая часть того, что мы видим сегодня. А кто виноват в этом? Кто же, как не Сиркар, так организовавший ведение государственных дел, что теперь один белый сагиб исполняет работу, которой занималась дюжина наших людей, а теперь должны умирать от голода. Кто охраняет государство? Конечно же, солдаты Компании, а значит, армию Джханси надо разогнать, чтобы воины грабили, воровали или голодали!

— Ну же, ваше высочество, — мягко говорил я, — трудно винить Сиркар в том, что он старается быть эффективным, а что касается ваших безработных солдат, то их с радостью примут на службу в Компанию.