Я не хотел, чтобы мой слуга подглядывал, так что я спешился и приказал ему ждать здесь, а сам двинулся вперед. Несмотря на ночную свежесть, мое опьянение как будто стало сильнее, но ориентировался я достаточно хорошо, хотя то и дело отклонялся от курса. Я внимательно осмотрел павильон: слабые огни горели на первом этаже и в одной из комнат наверху и, клянусь Георгом, до меня даже доносились едва слышные звуки музыки. Я вгляделся во тьму. Оркестр внизу, мягкий интимный свет наверху и, без сомнения, там найдется чем освежиться. Я вытер лицо и поспешил вперед, через сад ко внешней лестнице, ведущей сразу в верхние комнаты, ступая осторожно, так, чтобы не потревожить укрытых где-то поблизости музыкантов, которые сладко играли на флейтах.
Я взгромоздился на лестницу, стараясь держаться прямо, и вскоре достиг верхней площадки. Дальше был короткий коридор с дощатой дверью в конце, сквозь которою пробивался свет. Я на минуту задержался, возясь со своими просторными штанами, — по крайне мере, я не был настолько глуп, чтобы прийти в сапогах — сделал глубокий вдох, нетерпеливо надавил и почувствовал, как дверь подается под тяжестью моего тела. Воздух внутри был тяжелым от благовоний. Я сделал шаг, запутался в муслиновой занавеске, тихонько выругался, пытаясь из нее выпутаться и ухватившись за деревянный столбик, чтобы не потерять равновесия, осмотрелся в окружавшем меня полумраке.
У стены тускло горели розовые лампы, давая ровно столько света, чтобы увидеть широкое ложе, прикрытое москитной сеткой, стоящее в дальнем углу комнаты. И тут же была принцесса — ее силуэт четко выделялся на белом покрывале. Она сидела среди разбросанных подушек: одна нога вытянута вперед, а вторая согнута в колене. Послышалось тонкое позвякивание браслетов, я наклонился, все еще держась за столбик, и проскрипел:
— Лакшмибай? Лаки? — это я, дорогая…
Она повернула голову и вдруг одним движением откинула сетку и скользнула на пол, застыв у ложа подобно безмолвной бронзовой статуе. Она действительно была в браслетах, в узеньком золотом пояске на бедрах и каком-то металлическом головном уборе, с которого свисала тонкая вуаль, закрывающая ее лицо до самого подбородка — и больше ничего. Я крякнул от удивления и собирался было броситься на нее, но она остановила меня жестом, выдвинула одну ногу вперед, сложила руки над головой и медленно заскользила ко мне, покачивая своими прекрасными золотистыми формами в такт музыке, доносившейся снизу.
Я мог только остолбенело смотреть; может, это было следствием опьянения или восхищения — не знаю, но я чувствовал себя как будто парализованным — во всех частях тела, за исключением одного. Она приблизилась ко мне, извиваясь; браслеты позванивали, а темные глаза ярко сияли в приглушенном свете. Под вуалью мне не было видно ее лица, но я и не пытался разглядеть его. Она попятилась, поворачиваясь и покачивая бедрами, а затем вновь приблизилась и, наклонившись, игриво провела кончиками пальцев по моей груди. Задыхаясь, я пытался схватить ее, но она ускользнула, теперь уже быстрее, поскольку музыка ускорила темп, затем снова вернулась ко мне, шепча что-то сквозь вуаль, приподнимая руками свои прекрасные груди, и тут я все-таки изловчился ухватить ее за грудь и бедро, просто клокоча от страсти, когда она вдруг прильнула ко мне, приподняв вуаль ровно настолько, чтобы прижать свои губы к моим. Ее правая нога скользнула вверх по внешней стороне моей, выше колена на уровень бедра, а затем как бы охватила его, так что ее пятка почти касалась моей спины — одному Богу известно, как они это делают, двойные соединения или что-то в этом роде — а затем она начала прыгать вверх-вниз, как сумасшедшая обезьяна на ветке, царапая меня ногтями, целуя и слегка постанывая, до тех пор пока тысячи факелов, которые бушевали пониже моей поясницы, не слились в одну сверкающую вспышку. Тогда она вдруг обвисла у меня на руках, а я подумал: «О Боже, сколь благодарен Тебе раб Твой!» — и осторожно опустился на пол, полностью обессиленный от экстаза, под восхитительным бременем, которое трепетало, цепляясь за мою грудь.