Флэшмен в Большой игре

Как вы догадываетесь, поначалу это была не слишком веселая для меня жизнь — но пока альтернативы у меня не было. Солдатская служба не была трудной, и я быстро завоевал отличную репутацию у своего наикаи джемадара ^[102]за ловкость и сообразительность, с которыми я исполнял свои обязанности. Поначалу мне было в новинку — учиться, работать, есть и спать с тремя десятками других индийских солдат — как будто жить по ту сторону решетки в обезьяннике — но когда вы замкнуты в небольшом мирке, четырьмя углами которого стали казарма, чула,конюшни и майдан, можно сойти с ума от необходимости постоянно находиться в обществе представителей низшей и чуждой расы, с которыми у вас общего не более, чем если бы они были русскими мужиками или бродягами с болот Ирландии. Это чувство становилось в десять раз тяжелее от сознания того, что всего в одной-двух милях люди вашего круга ведут жизнь полную, домашнего комфорта, — пьют барра,порции горячительного, курят отличные сигары, флиртуют и кувыркаются с белыми женщинами, да еще едят на десерт мороженое. Видите ли — я уже не был столь очарован пловом из барашка, приготовленным на гхи, ^[103]как раньше. Каждую ночь я мечтал снова поговорить с кем-нибудь по-английски, вместо того чтобы слушать болтовню Пир-Али о том, как он в последнем увольнении оседлал жену вождя местной деревни, бесконечные детали судебного процесса, который вел дядюшка Сита Гопала, жалобы Рама Мангла на хавилдара или скулеж Гобинда Дала насчет того, что он с братьями, оказавшись на военной службе, утратили значительную часть своего влияния, которым ранее наслаждались в своей деревне в Ауде, теперь занятой Сиркаром.

Когда становилось совсем невмоготу, я шел на бульвар и там пялился на прогуливавшихся мэм-сагиб, ^[104]с их большими круглыми шляпами и зонтиками, да на галопирующих офицеров, которые лишь подстегивали лошадей, когда я щелкал каблуками своих громадных сапог, отдавая им честь или же торчал возле церкви, чтобы услышать, как по воскресеньям мои соотечественники распевают «Ледяные горы Гренландии». Черт побери, я потерял своих милых англичан, причем все было гораздо хуже, чем если бы они были за сотни миль от меня. И что странно, но думаю, больше всего меня терзала мысль, что если вдруг рани даже и увидит меня в моем теперешнем положении, то, скорее всего, даже меня не заметит. Тем не менее, все это нужно было перенести — стоило только вспомнить об Игнатьеве — так что я возвращался в казармы и лежал, сердито насупившись, слушая солдатскую болтовню. И это принесло свои плоды — уже за три недели я узнал об индийских солдатах больше, чем за всю свою службу раньше.

Однако вскоре я понял, что дела с ними обстоят не так хорошо, как могло показаться на первый взгляд. В большинстве своем это были мусульмане с севера, немного разбавленные индусами высшей касты из Ауды — формирование воинских подразделений по национальному признаку тогда еще не вошло в практику. Это были отличные солдаты — Третий полк хорошо зарекомендовал себя в последней Сикхской войне, ^[105]а некоторые из них успели послужить и на границе. Но они не были счастливы — ловкие и грозные на параде, по вечерам они сидели мрачнее тучи. Поначалу я думал, что причина в обычной армейской суровости, но это было не так.

Сперва я слышал лишь туманные намеки, которые не хотел конкретизировать, боясь проявить свое незнание обстановки, — солдаты говорили об одном из священников гарнизона, сагибе Рейнольдсе, и про то, что полковник Кармик-аль-Исмит (так они называли командира Третьего полка Кармайкл-Смита) должен бы убрать его; говорили и об испорченной муке, про Акт вербовки, но я не обращал на все это особого внимания, пока однажды ночью совары из Ауды не вернулся с базара в страшном волнении. Не помню, как его звали, но вот что произошло. Наш солдат собирался принять участие в состязаниях по борьбе с одним из местных силачей, однако прежде, чем после схватки он успел натянуть рубаху, какой-то англичанин из гвардейских драгун в шутку разорвал священный шнурок, который совары носил на плече, прямо на голом теле — как это было принято у индусов его касты.

—  Банчутс! ^[106]Подонок! — индус чуть не плакал от гнева. — Он оскорбил меня — теперь я нечист!

И не смотря на то, что товарищи пытались его успокоить, говоря, что он сможет достать новый шнурок, благословленный святым человеком, солдат продолжал сыпать проклятьями — знаете, индусы очень серьезно относятся к подобным вещам, вроде как евреи и мусульмане к поеданию свинины. Вам это может показаться глупым, но чтобы вы почувствовали, если бы какой-нибудь черномазый взял да и помочился прямо в церкви?

— Я пойду к сагибу-полковнику! — воскликнул он наконец, и один из индусов, Гобинда Дал, ухмыльнулся:

— Что ему до этого — разве человек, который портит нашу атту ^[107]станет наказывать английского солдата за такую безделицу?

— Что это за дело с мукой? — спросил я Пир-Али, и он пожал плечами.