Флибустьер времени. «Сарынь на кичку!»

– Да у некоторых на руках ещё мозоли от сох не вывелись!

– Стоп! От сох, говоришь? Откуда родом эти крестьяне?

– Да какая разница откуда?! Если крестьянин, землепашец, землю уже пахал, значит, и здесь пахать уметь должен.

– Эээ… нет. Ты всё-таки припомни, откуда родом эти казаки-крестьяне.

Атаман наконец придержал своё возмущение, начав понимать, что попаданец совсем не случайно обращает его внимание на происхождение крестьян.

– Ну… Дмитрий с Вологодчины, Алексей тверской, Рафаил вроде бы из-под Ярославля. А в чём дело-то? Почему это важно, откуда крестьяне родом?

– Тогда всё ясно. Это всё равно что человек, умеющий играть на дудочке, вдруг вообразит, что и на лире может. Ни разу её в руках не держав. Выходцы с севера, не поучившись у знающих людей, здесь крестьянствовать и не могут.

– Постой, погоди. Какие такие дудочка и лира, при чём здесь музыка?

– Музыка ни при чём. Только пахать здесь сохой и на лошадях – невозможно. Нужен плуг с железным ралом[6], или как у него это называется, забыл, и запряжка из четырёх волов. Запорожцы вон на такой самой землю пашут и большие урожаи получают. И, кстати, никакие паны к ним не рвутся, под татарские-то стрелы.

– Да если бы здесь об ваших гнездюках[7] наслышаны не были, нам бы ни за что не уговорить бы было казаков на изменение вековечного обычая. В двух дальних станицах на севере чуть было бунт против старшины не начался. Еле-еле смогли их успокоить.

– Слышал я об этом. Их собственные старшины и затеяли это «народное возмущение». Подозреваю, что не в порядке у них отчётность, боятся отвечать перед перевыборами. Надо бы поспособствовать тщательной проверке в нужный срок. Чтоб другим неповадно было.

– Отчётность, говоришь? А ведь и правда, сомнительных людишек в этом году там казаки выбрали. Вполне может быть по-твоему. Проверим. Но почему же никто из запорожцев землю пахать не вызвался?

– Да с какого бодуна гнездюку ехать на Дон, если здесь за вспахивание земли – смерть и разорение полагаются? Вот к вам с Запорожья и перебирались только те, кто к этому делу интереса не имел.

Посовещавшись вдвоём, решили, что вполне можно успеть пригласить специалистов-сечевиков на осень, для вспашки полей под озимые.

Разобравшись с проблемой атамана, Аркадий попытался получить аванс с денег, предназначенных на покупку ракет. Однако его ждал очередной облом. Рисковать собственной головой, выдавая деньги за не сделанную ещё продукцию, атаман отказался категорически. Из-за того самого отчёта, который каждый год давали ВСЕ выборные – других на Дону и не было – начальники. За растрату полагалась смерть.

Когда атаман ему это внятно объяснил, Аркадий прекратил бессмысленные уговоры и попрощался. Надо было придумать, как можно обойти это правило. Деньги-то нужны были позарез.

Но первым делом попаданец решил ликвидировать собственноручно сделанное новшество: прицел и мушку на собственном пистоле. Если на мушкете они себя вполне оправдали, позволив ему существенно повысить точность при стрельбе, то на короткоствольном пистоле только мешали быстро извлекать оружие из кобуры. Точная стрельба из этого пистолетного предка оказалась недоступным для него видом искусства. Вроде музыки для глухого. Оставалось с этим смириться и ускорить разработку более совершенного оружия. Зато после внедрения планки, защищавшей глаз от вспышки пороха, из мушкета получалось попадать в ростовую мишень и с пятидесяти метров. Иногда. Защитная планка понравилась всем, до неё приходилось зажмуривать глаз, которым стрелок целился. На точности выстрела это сказывалось отрицательно. Аркадий грешным делом испытывал гордость, замечая, как много казаков уже приделали на свои ружья подобные планочки.

Беспокойство

Азов, 10 кресника 7146 года от с.м. (20 июня 1637 года от Р. Х.)

Почти правильная паутина с сидящим с краю пауком. Именно в такую картину складывались чёрточки, чёрное пятно от раздавленного паука выступало «пауком» на белёном потолке над ложем Ивана. И, просыпаясь по утрам, он видел именно такую картину. И пусть новый его дом, принадлежавший ранее почтенному работорговцу, был просторен и крепко сложен, он не радовал. Иван чувствовал себя мухой… пусть не мухой, шершнем, попавшим в прочные паучьи тенета. Паутину тоски и безнадёжности, крепко опутавшую его, лишая сил и даже надежды.

Иван понял, что ему уже не заснуть, и тяжело, будто старик, встал и поплёлся в отхожее место. На дворе уже светало, небо серело, хотя несколько звёзд ещё с него поглядывало на землю. Вставать в такую рань не было никакого толку, но бессмысленно валяться в безнадёжных попытках уснуть ему надоело. Опять вспомнился сгинувший в уличных боях крестник. Так его и не удалось вырвать из цепких рук казацкой Фемиды. Несмотря на все старания Васюринского, отправили его в отряд штрафников для отвлечения резерва османов, там бедолага под янычарской саблей и погиб. Не смог его крёстный оборонить. Как теперь со вдовой друга говорить, атаман не знал.