Читаем Флибустьеры (с илл.) полностью

Для Бен-Саиба это был тяжелый удар. Убили его дитя, такое прекрасное дитя, рожденное в трудах и муках! Куда теперь пристроить это великолепное, истинно цицероновское рассуждение о порче нравов, это блестящее изложение военно-карательных мер? Подумать только, через месяц-два ему надо уезжать с Филиппин, а в Испании эту статью, конечно, не напечатают. Как применишь ее к мадридским преступникам, если там в ходу совсем другие идеи, — там ищут смягчающих обстоятельств, изучают факты, привлекают присяжных! Статьи такого сорта — это нечто вроде ядовитых алкогольных напитков, которые производятся в Европе для продажи неграм, good for negroes[189]. Разница только та, что этих напитков негры могут не пить и тогда не отравятся, меж тем как статьи Бен-Саиба — читают их филиппинцы или не читают — все равно оказывают действие.

— Хоть бы завтра или послезавтра произошло еще какое-нибудь преступление! — вздыхал Бен-Саиб.

При мысли о своем чаде, испустившем дух, еще не увидев света, об этом безвременно увядшем бутоне, слезы наворачивались на его глаза. Он оделся и пошел к редактору. Тот пожал плечами: да, его превосходительство запретил статью, ибо, если станет известно, что семь главных богов позволили какому-то наглецу напасть на них врасплох и ограбить, в то время как они орудовали вилками и ножами, — под угрозой окажется неделимость отечества! Посему губернатор повелел не разыскивать ни лампу, ни ее похитителя, а также дал совет своим преемникам не являться на ужины в какие бы то ни было частные дома без мощной охраны. А так как гости дона Тимотео, знавшие о происшествии, — это почти все чиновники и военные, то опровергнуть слухи не составит труда: ведь речь идет о неделимости отечества! Эти слова заставили Бен-Саиба склонить голову: в героическом смирении он сравнивал себя с Авраамом, с Гусманом «Добрым», с Брутом и другими историческими героями древности.

Столь великая жертва не могла остаться без награды. Бог — покровитель журналистов был доволен Авраамом Бен-Саибом. Почти в тот же миг в редакцию явился ангел в облике хроникера и принес весть о нападении на виллу, расположенную на берегу Пасига, куда несколько монахов удалились на время летней жары. Замечательный случай! И Авраам Бен-Саиб вознес хвалы своему богу!

— Злодеи похитили свыше двух тысяч песо, нанесли тяжелые ранения одному из монахов и двум слугам… Святой отец мужественно защищался стулом, от которого остались одни щепки…

— Минутку, минутку! — бормотал Бен-Саиб, записывая. — Итак, сорок, нет, пятьдесят тулисанов предательски… револьверы, боло, винтовки, ружья… бесстрашный лев… стул… щепки… ужасные раны… десять тысяч песо…

Вне себя от радости журналист решил немедленно отправиться на место происшествия, чтобы выяснить все детали. По дороге он сочинил рассказ о битве в гомеровском стиле. Не вставить ли небольшую речь главаря разбойников? Или презрительную отповедь монаха? Все метафоры и сравнения, примененные в статье к его превосходительству, отцу Ирене и отцу Сальви, как нельзя лучше подходили к пострадавшему монаху, а описание грабителя к каждому из преступников. Неплохо бы еще развить обличительную часть, поговорить о церкви, о религии, о милосердии, о колокольном звоне, о том, сколь многим обязаны индейцы монахам, подпустить что-нибудь трогательное, несколько лирических фраз в духе Кастелара[190]. Манильские девицы будут читать и восхищаться:

— Ах, наш Бен-Саиб! Храбрый как лев, кроткий как ягненок!

Прибыв на место, он, к великому своему удивлению, узнал, что раненый монах — не кто иной, как отец Каморра, которому, во искупление его шалостей в Тиани, провинциал ордена назначил отбывать епитимью в загородной вилле на берегу Пасига. У монаха была небольшая ссадина на руке и легкая контузия головы вследствие падения; грабителей, по его словам, было трое; похищена сумма в пятьсот песо.

— Не может быть! — опешил Бен-Саиб. — Помилуйте… Вы сами не знаете, что говорите!

— Это я — то не знаю, провалиться мне!

— Бросьте чепуху молоть!.. Грабителей было больше…

— Ну уж, чернильная душа!..

Друзья повздорили не на шутку. Бен-Саибу очень хотелось, чтобы это был настоящий бандитский налет: тогда не пропадут даром его громкие фразы и получится великолепная статья.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее