Флибустьеры

Слушатели пришли в бешеный восторг. Исагани расцеловал Сандоваля, другие тоже бросились его обнимать; слова «родина», «единство», «братство», «верность» были у всех на устах; филиппинцы говорили, что, будь все испанцы такими, как Сандоваль, и на Филиппинах все были бы Сандовалями. Глаза у Сандоваля сверкали, никто не сомневался, что, если бы в эту минуту ему бросили перчатку, он вскочил бы на коня и помчался бы сражаться за Филиппины. Но Пексон опять обдал всех холодной водой:

— Славно, Сандоваль, славно! Если бы я был испанец, я тоже произносил бы такие речи, но, увы, я не испанец, и скажи я вдвое меньше того, что вы сказали сейчас, вы первый назвали бы меня флибустьером.

Сандоваль уже открыл рот, чтобы произнести протестующую речь, но ему помешали.

— Добрая весть, друзья! Добрая весть! Победа! — воскликнул, входя в комнату, высокий юноша и бросился обнимать всех подряд.

— Добрая весть, друзья! Да здравствует испанский язык!

Гром рукоплесканий был ему наградой; студенты обнимались, на глазах блестели слезы. Один Пексон по-прежнему скептически улыбался.

Принесший добрую весть и был Макараиг, который стоял во главе движения.

Макараиг занимал в этом доме две роскошно обставленные комнаты, имел собственный выезд и держал слугу и кучера. Красивый, статный, с изысканными манерами, он щегольски одевался и был очень богат. Право он изучал лишь для того, чтобы иметь ученую степень, однако слыл прилежным студентом и в искусстве схоластического спора не уступал самым заядлым казуистам из университетской братии. Вместе с тем он старался не отставать от века, усваивать новые идеи и взгляды; располагая деньгами, он раздобывал все книги и журналы, какие проходили через цензурные рогатки. Не удивительно, что эти качества, да еще репутация храбреца, удачливого дуэлянта и щедрость, проявляемая с умом и тактом, сделали его человеком влиятельным среди товарищей, и именно он был избран возглавить столь нелегкое предприятие, как Академия испанского языка.

Наконец утихли первые излияния восторга, всегда особенно бурные у молодежи, ибо она видит все в розовом свете, и посыпались расспросы.

— Нынче утром я видел отца Ирене, — с таинственным видом сообщил Макараиг.

— Да здравствует отец Ирене! — воскликнул какой-то энтузиаст.

— Он-то и рассказал мне, что произошло в Лос-Баньос, — продолжал Макараиг. — Обсуждали наш вопрос чуть не целую неделю; отец Ирене поддерживал нас и защищал от всех, — он выступил против отца Сибилы, отца Фернандеса, отца Сальви, генерала, секретаря, ювелира Симоуна…

— Ювелира Симоуна? — перебил один из студентов. — С какой стати этот еврей вмешивается в дела нашей страны! А мы еще покупаем у него, помогаем ему наживаться…

— Тише! — зашикал другой, которому не терпелось узнать, как это отец Ирене одолел столь грозных противников.

— Против нашего проекта выступали даже крупные чиновники — директор администрации, начальник полиции, китаец Кирога…

— Китаец Кирога? Этот гнусный сводник…

— Да замолчи ты!

— Проект хотели уже положить под сукно и замариновать еще на многие месяцы, но тут отец Ирене вспомнил о Высшей комиссии по начальному образованию и предложил, чтобы проект, поскольку в нем говорится о преподавании испанского языка, рассматривался этой комиссией, которая и вынесет решение…

— Но ведь комиссия эта давно бездействует, — заметил Пексон.

— Именно так и ответили отцу Ирене, — продолжал Макараиг. — А он возразил, что как раз представляется удобный случай ее возродить. Воспользовавшись присутствием дела Кустодио, одного из ее членов, он предложил не откладывая создать особую комиссию во главе с доном Кустодио, чья энергия всем известна. Проект передали дону Кустодио, и он обещал разобраться в течение этого месяца.

— Да здравствует дон Кустодио!

— А что, если дон Кустодио будет против? — спросил пессимист Пексон.

Весть, что проект не сдали в архив, так обрадовала всех, что об этом никто не подумал. Все уставились на Макараига — что скажет он?

— То же самое спросил и я у отца Ирене, а он, с этакой хитрой улыбочкой, мне ответил: «Мы много успели, мы добились создания комиссии, противник вынужден принять бой… теперь надо только повлиять на дона Кустодио, чтобы он не отступил от своих либеральных убеждений и изложил дело в благоприятном свете, — тогда победа за нами; генерал держится нейтрально».

Макараиг перевел дух.

— А как на него повлиять? — с нетерпением спросил один из студентов.

— Отец Ирене посоветовал мне два способа…

— Китаец Кирога! — сказал кто-то.

— Э, что ему Кирога…

— Дать взятку!

— Вздор! Он кичится своей неподкупностью.

— А я знаю! — осклабился Пексон. — Танцовщица Пепай.

— Верно, верно! Танцовщица Пепай! — подхватило несколько голосов.