Флоренс Адлер плавает вечно

– Доктор Розенталь, – сказала она, выпрямляясь. Он был слишком привлекательным, чтобы оставаться холостяком, но о его жене она не слышала ни слова. Удивительно, как медсестры акушерского отделения хоть что-то умудрялись делать по работе.

– Значит, я не обознался.

Было почти десять часов утра. К настоящему моменту он должен уже завершить обход.

– Как сегодня Фанни?

– Я могу поговорить с вами наедине?

Дыхание застряло в груди. Эстер кивнула, жестом приказала Гусси оставаться на месте и последовала за доктором в угол приемного покоя, подальше от внучкиных ушей.

– Все в порядке?

– Кровяное давление Фанни немного выше, чем нам хотелось бы.

– Выше нормы?

– Не настолько, чтобы мы начали паниковать. Довольно обычное дело для поздних сроков беременности. Но мы внимательно следим за ним.

– А если оно не изменится?

– Это может быть признаком более серьезных проблем.

– В смысле?

– Нам придется извлечь ребенка, – тихо сказал он.

Эстер уставилась на плитку под ногами, пытаясь осознать услышанное.

– Я хотел узнать… ей так и не сказали о происшествии с сестрой, так?

– Так.

– Мне так и казалось, но я, конечно, не мог спросить ее. Но я задумался, не связано ли ее состояние с происшествием.

У Эстер подкосились ноги. Она огляделась в поисках стула, но все они стояли слишком далеко. Неужели доктор Розенталь намекал, что Фанни как-то узнала новости о смерти сестры самостоятельно? Эстер не допускала такой возможности ни в одном из своих планов. Она всегда думала, что если Фанни ненароком узнает о гибели Флоренс, первый ее звонок будет матери. Что у Эстер будет возможность объясниться.

– Вы сами считаете, что она знает? – спросила Эстер.

– Я не вижу признаков этого, – ответил доктор Розенталь. – Я говорил с управляющей и некоторыми сестрами отделения, и никто не заметил ничего необычного. Они сказали, что несколько друзей Фанни заходили вчера после обеда, и все были очень воодушевлены.

– Какие друзья? – спросила Эстер, но доктор Розенталь осадил ее взглядом, давая понять, что он не следит за знакомствами Фанни. – Простите.

– Ничего страшного.

– Так вы думаете, есть возможность, что кто-то ей сказал?

– Думаю, я просто надеялся найти объяснение ее повышенному давлению.

– Вы говорили об этом с Айзеком?

Доктор Розенталь покачал головой.

– Мы не видели его несколько дней.

Эстер склонила голову набок. Что могло удерживать Айзека от походов в больницу? Какой абсурд. Без необходимости приглядывать за ребенком и с работой, которую, по словам Джозефа, он выполнял спустя рукава, чем еще ему было заниматься, кроме как дежурить у постели жены?

– Должно быть, вы просто с ним расходитесь, – предположила она. – Думаю, он приходит после работы.

– Должно быть, – сказал доктор Розенталь не особо убежденно.

Уголком глаз Эстер заметила, что Гусси слезла со стула и вприпрыжку бежит через покой к ней.

– Можно уже идти, бабуль? – протянула она очень близким к нытью голосом. Эстер нытье не переносила.

– Пришла навестить мать, так? – спросил доктор Розенталь, взъерошивая Гусси волосы. Та нырнула под его ладонь и спряталась за юбкой Эстер.

Доктор Розенталь одарил Эстер доброй, хоть и немного печальной улыбкой и направился к лестнице. Через несколько шагов он обернулся.

– Знаете, миссис Адлер, когда управляющая МакЛафлин впервые представила мне план, он показался мне довольно странным. Возможно, даже жестоким.

Эстер прищурилась. Скрывать смерть Флоренс от Фанни было необычно, но она ни разу не подумала, что это жестоко.

– Но прошел уже месяц, и Фанни сохранила беременность дольше, чем в прошлый раз. Так кто же был прав?

* * *

В отделении некоторые сестры по имени приветствовали Эстер.

– Доброе утро, миссис Адлер.

– Здравствуйте, миссис Адлер.

Дороти, с которой Эстер, к сожалению, была знакома довольно близко, позволила себе довольно фамильярное:

– Доброе, миссис А.

По мнению Эстер, Дороти слишком много времени тратила на ничегонеделанье и сплетни. Даже когда она занималась делом – меняла постельное белье или обтирала Фанни губкой, – то работала так медленно, что Эстер приходилось бороться с желанием вырвать у нее из рук простыню или таз и сделать все самой.

Эстер угрюмо кивнула каждой из медсестер, попавшейся им по пути, и крепче сжала ладошку Гусси. Когда они приблизились к палате Фанни, она наклонилась и прошипела Гусси в ухо:

– Помни. Ни слова о Флоренс.

У приоткрытой двери Эстер замерла и заставила лицо принять более приятное выражение. Она тренировалась улыбаться. Это оказалось тяжело. Ухмыляться было проще. Она могла бы простоять в коридоре весь день, откладывая неизбежное, но Гусси вырвала руку и влетела в палату вперед нее. Когда Эстер завернула за угол, девочка уже была в объятьях матери.

Фанни засыпала Гусси поцелуями, восклицая между каждым, как сильно она скучала.

– Я скучала, я скучала, я скучала, я скучала!

Эстер окаменела. Современные матери гораздо легче выражали чувства, чем матери поколения Эстер. Она не знала, что им это давало, кроме ноющих детей.