Это случилось тем летом, когда Гертруда Эдерле отправилась в Кале, чтобы переплыть Ла-Манш. В газетах только об этом и писали, хотя до самого заплыва рассказывать было почти не о чем. Флоренс и Эстер бросались на газету Джозефа, когда тот заканчивал читать ее, будто там писали о Грете Гарбо или Джоне Гилберте. Пытаться предсказывать приливы Ла-Манша было так же завлекательно, как и угадывать, какие кинозвезды посещали город для премьер в театре «Уорнер», где они останавливались, и может ли кто-то из их окружения зайти за булочкой в пекарню. Эстер цыкала на фотографии Эдерле, как будто была ее свахой: «Она и вправду такая домашняя девочка. И за кого она выйдет?» Флоренс, еще двенадцатилетняя, но уже полюбившая подначивать мать, говорила с хитрецой: «А может, она не хочет замуж».
Фанни редко заглядывала в гостиную, и еще реже – в газету, которую держали в две пары рук Эстер и Флоренс. Она начала встречаться с Айзеком, с которым познакомилась, работая за стойкой пекарни, и за последние недели Айзек так часто заходил за халой, что можно было подумать, будто он произносит хамоци[29]
каждую ночь, а не только на шаббат. Айзек несколько раз заходил в квартиру, неуклюже проводя время в гостиной, пока Джозеф – скорее от неловкости, чем от чего-то еще – не разрешал им прогуляться по Набережной без сопровождения, при условии что ровно в девять Фанни будет дома.Почти через шесть недель после начала его ухаживаний Фанни прибыла домой с такой прогулки и объявила, что Айзек попросил ее руки. Эстер давно ожидала помолвки дочерей и думала, что встретит новости с эйфорией. Вместо этого слова Фанни ее разочаровали.
Айзек был на шесть лет старше Фанни – не настолько, чтобы разница в возрасте имела значение. Он был тихим, но Эстер знала много хороших тихих мужчин. Айзек был беден, но Эстер напомнила себе, что и Джозеф не обладал средствами, когда она вышла за него. Они построили пекарню вместе, и это стало частью их общего приключения. Нет, было что-то еще, что-то другое вызывало беспокойство – не возраст Айзека, не его доход и даже не его говорливость. Эстер не считала необычным для мужчины быть неудовлетворенным обстоятельствами своего рождения, но она терпеть не могла тех, кто не верил в преобразующую силу собственного тяжелого труда.
Не было никакой простой возможности для Эстер донести свое беспокойство до Фанни, не оттолкнув ее. Так что когда Фанни встала перед Эстер и Джозефом в гостиной, нервно ожидая реакции родителей, они задали только обычные практические вопросы. Эстер спросила, когда они планируют пожениться, а Джозеф захотел знать, собиралась ли Фанни завершить второй год своих секретарских курсов. Флоренс воспользовалась возможностью спросить, нужно ли ей звать Айзека братом.
– «Айзека» будет достаточно, – сказала Эстер, не отрывая глаз от старшей дочери. Гораздо позднее, уже укладываясь спать, Эстер поняла, что так и не поздравила Фанни.
Когда Эдерле готова была войти в воды Ла-Манша, подготовка к свадьбе Фанни шла полным ходом. Джозеф настоял, чтобы церемонию, очень скромную, провели в Бет Кехилла. Они некоторое время размышляли над небольшим празднованием в «Брейкерс», но Эстер решила, что прием в отеле будет слишком показушным и, возможно, неприятным для Айзека, поскольку у его семьи средств нет. Она настояла, что праздник лучше провести дома, а фаршированная рыба, которую они купят у Кейселя, ничем не хуже той, что подавали в «Брейкерс». Эстер видела разочарование Фанни, но смогла взбодрить дочь предложением съездить на поезде в Филадельфию и купить свадебное платье в «Уонамейкерс».
Эдерле вышла на берег на небольшом пляже в нескольких милях к северу от Дувра, в Англии, примерно в половине десятого в ночь на седьмое августа, и провода загудели, когда толпы американских журналистов бросились передавать сообщения о ее достижении замершей с затаенным дыханием стране. Флоренс весь день провела у радио, выкрикивая новости, едва их объявляли. В конце концов Эстер бросила притворяться, что занимается делами, нашла нуждающиеся в починке носки – занятие, которое она обычно оставляла на вечер, – и присоединилась к ней.
Европейцам, уже отправившимся спать, пришлось ждать утра, чтобы узнать, что первая женщина покорила пролив Ла-Манш, но в Атлантик-Сити и по всем Соединенным Штатам достижение Эдерле попало в вечерние радиопрограммы.
Когда новости стали известны, Джозеф был дома, но Фанни бегала по делам. Она вернулась, чтобы обнаружить всю семью в бурном восторге, но едва поздоровалась, прежде чем убежать в свою комнату для подготовки к вечерней встрече с Айзеком. Флоренс протопала за ней по коридору:
– Фанни! У Труди получилось! Она это сделала!
Со своего места на диване Эстер слышала краткий ответ дочери: «Да, я слышала». И что-то в этом пустом ответе сжало ее сердце.