Постель Флоренс была заправлена, а вещи на комоде расставлены в большем порядке, чем она их оставила. Хотелось перебрать все, что стояло на комоде, почувствовать вес книг, сережек и кубка показательного заплыва, представить, как дочь держала их в руках в последний раз. Но Эстер не позволила себе этой радости. Она прошла к старому комоду Фанни, теперь занятому Анной, и начала открывать все ящики.
Неважно, что у Флоренс осталось несколько отличных купальных костюмов, а у Анны не было ни одного, что Флоренс умерла и ни один больше не могла надеть, а Анна была жива и достаточно худой, чтобы влезть в любой из них. «Почему бы тебе не одолжить купальный костюм у Флоренс?» – представила она, как сказала бы Анне, будь Флоренс в колледже или уже во Франции. Но не сейчас. Она переворошила вещи в одном ящике, затем в другом в поисках свидетельства, что Анна захватывала жизнь ее дочери. В нижнем ящике комода она и вовсе не нашла одежды, только стопку аккуратно сложенных бумаг. Эстер взяла их и начала перебирать. Это были иммиграционные документы Анны, скрепленные вместе по системе, которую Эстер не могла понять. Медицинские записи, школьные аттестаты, справка из полиции и копия письма о приеме Анны в Педагогический колледж штата Нью-Джерси. Столько документов на одного человека. Один листок упал на пол, и Эстер наклонилась его поднять.
Это была копия спонсорского письма Джозефа, аккуратно отпечатанная и заверенная присяжным комиссаром Атлантик-Сити. Джозеф заполнил секцию для натурализованных граждан наверху формы, затем указал свой возраст и род занятий, еженедельный доход и имущество. Он указал баланс своего банковского счета и стоимость страховки и недвижимости. Дыхание Эстер перехватило, когда она дошла то той части формы, где Джозеф должен был перечислить своих иждивенцев и их возраст. Слова «Флоренс Адлер (19)» смотрели на нее со страницы.
Ниже Джозеф указал данные Анны – ее полное имя, пол, дату и страну рождения. Под «родом занятий» от отметил, что Анна была студенткой, а в графе «род связи с заявителем» напечатал «Обратитесь к приложению».
Эстер тут же позабыла про купальник и начала всерьез рыться в бумагах в поисках приложения. Джозеф многое приложил к спонсорскому письму – от банковских выписок до копий бумаг на возврат налога – и она не сразу нашла нужный документ. Он обнаружился ближе к концу стопки. Это было письмо, отпечатанное на бумаге из канцелярского набора Джозефа, которое начиналось со слов «Всем заинтересованным лицам».
Он писал: «Я понимаю, что данное спонсорское письмо было бы принято с большей приязнью, будь я близким родственником заявителя». Эстер пробежалась глазами по нескольким следующим предложениям, в которых Джозеф пытался описать детство, которое провел вместе с Инес в Лаккенбахе. Она решила, что он преувеличивает их близость, только бы продемонстрировать крепость их отношений. Эстер бы поступила так же.
«В семнадцать лет мать заявителя и я обручились». Эстер снова перечитала это предложение. Обручен? Джозеф? «Помолвка длилась три года после моего переезда в Соединенные Штаты, и хотя мы в конечном итоге не вступили в брак, я остаюсь верным благосостоянию как ее, так и ее семьи».
Эстер почувствовала себя дурой. И как она только не догадалась? Конечно, Джозеф был обещан кому-то. Это объясняло три года, что он провел не высовываясь и вкалывая день и ночь, сперва в «Клигермане» в Филадельфии, затем в «Чорни». Он копил, чтобы перевезти Инес. Теперь Эстер понимала, почему ей пришлось приглашать Джозефа на ту первую прогулку, почему он так растерялся, когда она взяла его за руку. Он был обещан. В какой момент, подумала она, он написал Инес и отменил помолвку? Если, конечно, принять за факт, что он ее вообще отменил.
Эстер прочитала письмо до конца, но слова прошли мимо нее. То, что это письмо вообще существовало, тем более в нижнем ящике комода Анны, означало, что Анна знала о деталях отношений Инес и Джозефа. Как она умудрилась столько молчать? Может, она посчитала, что Эстер всегда знала о ней.
Что Эстер на самом деле знала о собственном браке? Да что вообще можно было знать об отношениях, которые выглядели прозрачнее бутылки из-под кока-колы в один момент – и мутнее старого зеркала в другой?
В те первые дни Джозеф был без ума от Эстер. Она чувствовала это в его взгляде, прикосновениях, в его дыхании – чуть глубже, когда она была рядом. Ее чувства были схожи, и она не боялась отречься от наказов родителей и выйти за него замуж, переехать в Атлантик-Сити, начать жизнь с нуля.
Они постарели, и желание, которое они чувствовали друг к другу, переросло в спокойную и неизменную любовь, которую Эстер видела вокруг. Она содержалась в пекарне и в доме, но, что важнее всего, она была в двух прекрасных дочерях, которых они вырастили вместе.
За тридцать лет Эстер ни разу не оглядывалась. У нее не было на это причин.
Фанни
Теперь, когда кровяное давление Фанни стояло выше нормы, Бетти, Дороти, Мэри и все остальные сестры отделения заглядывали в ее палату гораздо чаще.