Флоренс Адлер плавает вечно

– Там аллигаторы, морские черепахи и куча разных птиц. Гусси будет в восторге.

– Ты хочешь взять новорожденного младенца в тропики в летнюю жару? Ты сошел с ума?

– Всего на пару недель. Просто чтобы осмотреться. Оценить самому землю, которую продают в округе Палм-Бич.

– Землю?

– Джим дал мне наводку на землю. Рядом с озером Окичоби. Около сотни акров возле шоссе Коннерс.

– Ты хочешь купить землю во Флориде?

– Цены низкие.

– Разве вся эта флоридская история не лопнула?

– Поэтому это отличная инвестиция.

– Айзек, – медленно протянула она, пытаясь полностью завладеть его вниманием, – мы даже не можем оплатить эту палату.

– Да, но…

– А что насчет дома? Или возврата долга моему отцу?

– Эта сделка даст нам все. Я придержу землю на несколько лет, а когда продам ее, неплохо заработаю.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты еще ничего не подписал.

– Я всего лишь внес задаток.

– Его можно вернуть?

Айзек посмотрел на нее, как будто у нее в голове гулял ветер.

– Задаток – это депозит.

– Который можно или нельзя вернуть?

– У меня есть сорок пять дней, чтобы собрать оставшиеся деньги.

– Ты не отвечаешь на мой вопрос, – настояла Фанни. – Если ты не соберешь оставшиеся деньги, или если твоя жена сойдет с ума, сможешь ли ты вернуть задаток?

– Нет.

У Фанни неожиданно перехватило дыхание.

– Фан, но я соберу деньги.

Она схватилась за живот обеими руками и попыталась сконцентрироваться на глубоких ровных вдохах, как в те моменты, когда Бетти или другие сестры замеряли ее давление. Рожали ли женщины раньше срока от чистого раздражения?

– Фан?

Она не хотела встречаться взглядом с Айзеком, опасаясь, что скажет что-нибудь, о чем после пожалеет. В конечном итоге она тяжко вздохнула и повернулась к мужу.

– Я не могу сейчас это обсуждать.

В голове бил набат. Доктор Розенталь учил ее слушаться сигналов тела. Головные боли, резь в животе, опухшие ноги – все это могло быть плохим признаком. Конечно, эти же симптомы могли указывать на то, что она на восьмом месяце беременности и вне себя от беспокойства. Она откинулась на вечно выставленные в изголовье подушки и закрыла глаза. Теперь давление упало? Ей показалось, что да.

– Я хочу… – начал Айзек, но Фанни подняла ладонь, чтобы остановить его. Она устала от его крупных задумок, от того, что у них вечно не было ни цента. Крепко зажмурив глаза, она могла притвориться, что он не сидел рядом в комнате, что он не уничтожал планомерно их жизнь.

Фанни медленно дышала. Вдох и выдох.

Она смогла уснуть, но во сне оказалась во флоридских болотах. Ребенок, едва рожденный, пропал, и Фанни брела сквозь солончаковые воды, изо всех сил взывая к нему. Грязь у берега была густой, и ноги скользили по ней. Ей пришлось плыть, но вес ее тяжелой ночной рубашки замедлял движения, как и аллигаторы, что щелкали зубами по подолу. И после, казалось бы, часового – но скорее всего лишь минутного – заплыва, Фанни обнаружила ребенка, качающегося по волнам на листе огромной кувшинки. Ребенок лежал без движения, бледный и блестящий под горячим солнцем, будто его часами вымачивали в воде. Над ним кружились три стервятника. Фанни попыталась отогнать птиц, но теперь она не могла вспомнить имя ребенка и, совершенно запутавшись, закричала: «Флоренс!»

* * *

Целый день Фанни ждала, что сестра войдет в дверь ее больничной палаты, и целый день разочаровывалась, когда вместо нее врывалась та или иная медсестра. Если корабль Флоренс отплывал с пирса Челси десятого числа, она, вероятнее всего, должна была отправиться в Нью-Йорк на поезде девятого и провести ночь недалеко от порта. Если план и правда был таков, сегодня оставался последний день Флоренс в Атлантик-Сити, и последний день, когда она могла нанести сестре визит. Фанни посмотрела на маленькие часы, стоявшие на прикроватном столике. Было почти семь часов вечера.

– Эгоистка, эгоистка, эгоистка, – тихонько пробормотала Фанни, с трудом выбираясь из кровати. Ноги начали наливаться тяжестью. Кажется, во время первой беременности с ней случалось что-то похожее.

Оставалось только одно. Она одолжит телефон в сестринской и позвонит в квартиру. Попросит поговорить с Флоренс напрямую. Близилось время ужина. Все должны были быть дома. Скорее всего мать приготовила праздничный ужин, чтобы проводить пловчиху. Она представила, как мать выставляет на стол праздничный сервиз и посеребренные приборы. Иногда, в особых случаях, она ставила в вазу свежесрезанные васильки. Цвели ли они сейчас? Фанни уже не помнила.

Она выпрямилась. У нее было мало возможностей практиковаться в передвижении с таким телом. Даже походы в уборную, которые она начала воспринимать как выход в люди, оказались урезаны. Многие сестры, за исключением ленивой Дороти, теперь убеждали ее пользоваться горшком.

Фанни едва могла завязать пояс вокруг живота. Она и не надеялась втиснуть ступни в тапочки – они будто съежились на два размера – поэтому запинала их под кровать, босиком вышла из комнаты и направилась вниз по коридору.

Дороти в сестринской ела сэндвич с тунцом, когда Фанни зашла за угол.