Флоренс Адлер плавает вечно

– Наверное, – сказала она, не в силах встретить отцовский взгляд. Телефонный звонок в их квартире был таким пронзительным, что она годами отключала телефон во время дневного сна Гусси. Где же он мог пропадать?

– Может, я вас напрасно разбудила, – сказала она, поглядывая на Дороти, на которую воссоединение Фанни с отцом будто нагнало ужасную скуку. – Четверть часа назад я была уверена, что меня повезут в предродовую палату, но теперь уже не знаю.

– Я рад тому, что пришел. Надо было сделать это месяцы назад.

– Если вам будет легче, – сказала Дороти со своего стула, – мужчины в этом деле всегда попадают впросак.

– Дороти, – взмолилась Фанни, мучительно желая, чтобы та оставила их наедине хотя бы на несколько минут. – Ты нас не оставишь? Я обещаю, что пошлю его за тобой, если что-то изменится.

Дороти заколебалась между желанием вернуться в сестринскую к радио и нежеланием расстроить доктора Розенталя. Наконец, она встала и вышла.

Когда Дороти завернула за угол, Джозеф покачал головой и усмехнулся:

– Это на нее всегда жалуется твоя мать?

– Она душка.

– Представить не могу, как ты вытерпела, – сказал Джозеф, обходя кровать и садясь на стул Дороти. – Целое лето в этой кровати.

– Я предпочла бы провести его в любом другом месте, – сказала Фанни. – До смерти завидую Флоренс.

Отец отвел глаза, и Фанни сразу же пожалела о своих словах. Она хотела казаться великодушной, терпеливой и доброй, а вышло язвительно. Она попробовала снова.

– Честно говоря, хуже всего была разлука с Гусси.

Джозеф ничего не ответил, только понимающе кивнул. Затем они ненадолго замолчали.

– Твоя мать говорит, что ты внимательно следишь за историей Дион, – наконец сказал он. – Ты слышала, что у самой маленькой опухоль на ноге, и ее будут лечить радием?

Фанни почувствовала волну нежности к отцу. Он не любил сенсационные репортажи и определенно не считал, что редакторам газет стоило посвящать многочисленные колонки повседневной жизни младенцев, пятерняшек или нет. Конечно же, Фанни знала о лечении радием. Бетти продолжала приносить ей газетные вырезки, хоть читать их в темноте палаты было непросто.

– Доктор Розенталь говорит, что радием можно вылечить все, что угодно.

– Неужели?

– Ну, не все. Но многое. Не меня. И не Хи… – Фанни оборвала себя. Зачем она это сделала? Заговорила о Хираме, когда подошло время отправляться в тот же родильный зал. Она держала руку на животе, пытаясь на ощупь определить, что подходит следующая схватка.

– Фанни, я много размышлял этим летом. Думаю, с Хирамом мы совершили большую ошибку.

– С инкубатором?

– Нет, с похоронами. Нам стоило похоронить его в Эгг-Харбор.

Галаха[32] не позволяла разночтений. Не было похоронных ритуалов или траурных традиций для детей, которые не дожили до тридцать первого дня. Несмотря на мольбы Фанни, ее ребенка погребли в безымянной могиле.

Фанни почувствовала, как кровь приливает к лицу, а глаза наполняются слезами.

– Мне казалось, ты говорил, что ребе Леви не позволит.

– Я должен был бороться, – сказал Джозеф. – Должен был настоять.

– Ты цитировал мне Маймонида.

– Маймонид жил семьсот лет назад. Что он знал? Он не видел, как ты любишь своего ребенка.

В день, когда ушел Хирам, медсестры на выставке инкубаторов позвонили Фанни домой и велели скорее прийти на Набережную. Когда она добралась до места, они уже перевели ребенка в инкубатор в задних комнатах, подальше от взглядов толпы летних туристов, которые шмыгали по периметру выставочного зала. Она надеялась успеть к последним вздохам сына, держать его за маленькие пальчики, когда он коснется другого мира, но к ее приезду он уже был мертв.

– Мама сказала, что фривольно было давать ему имя.

– Да что нам знать о потере ребенка? – сказал Джозеф. – Мы должны были читать кадиш и справлять йорцайт[33].

Сидя перед инкубатором, Фанни уже знала, что не будет похорон, что они не станут сидеть шиву. Вместо похоронной молитвы она могла предложить своему крошечному сыну только извинения.

– Прости, что не заботилась о тебе лучше, – прошептала она.

Воспоминание, которое обычно было таким ярким, расплылось, когда ребенок внутри Фанни потянул ее за внутренности. Она крепко сжала глаза и вцепилась пальцами в больничный матрас. Когда боль притихла, Фанни напомнила себе, что этому ребенку не было дела, выжил ли предыдущий.

– Мне позвать медсестру? – спросил отец, уже на полпути к двери.

– Который час?

– Почти четверть третьего.

Прошло полчаса с ее последней схватки. Ей не нужна была Дороти Геллер, чтобы понять, – до разрешения оставалось много времени.

– Подождем еще немного.

Джозеф вернулся к стулу и медленно опустился на него.

– Спасибо, – сказала Фанни. – За твои слова о Хираме.

– Иногда я волнуюсь, Фан. Я так увлекся превращением Флоренс в чемпионку по плаванию, что забыл спросить, чего хотела добиться в жизни ты.

– Ох, папа. Я в порядке.

– Разве?

– Я так думаю. Я так надеюсь.

– Быть женой, конечно, очень важно, – медленно сказал Джозеф, – но это не единственная важная в жизни вещь.

– А что еще осталось? – Она не хотела звучать настолько саркастично, но так уж вышло.