— Ничего страшного! Наоборот, самое лучшее для нее время — вот такой погожий морозный денек, когда воздух сухой и чистый. Вот в сырые, промозглые дни у меня закладывает грудь и начинается кашель.
И вот мы вышли из дому и, к моему величайшему изумлению, прекрасно и весело провели часа два. Не то чтобы Тео в новой обстановке утратил всю неуклюжесть, но на открытом пространстве, без препятствий на каждом шагу, ему нечего было задевать, разве что скользить и падать на льду, что он и проделывал без устали. Когда он шел, приходилось стоять смирно, поскольку его руки — мельничные крылья — могли снести вам голову, подвернись вы не вовремя. Ноги его дергались, как у марионетки, а потом все вмиг рушилось, как карточный домик, и на землю оседало что-то вроде комка дохлых пауков. Это было так уморительно, что сначала я безудержно хохотала, а потом, обнаружив, что кучка его костей лежит неподвижно, кидалась к нему, страшась того, что могла увидеть. Но Тео каждый раз ухитрялся собрать себя и при этом улыбался, так что вскоре мы уже лепили снежки и бросались друг в друга, причем Тео в этом страшно проигрывал: его броски были неточными, и он чаще попадал сам в себя, чем в меня. А потом он предложил слепить снеговика, и мы принялись за дело, но успели скатать только голову, когда мне припомнилось, как прошлой зимой мы так же играли с Джайлсом, и меня обожгла вина. Я подумала о нем, как он сидит в классе, а я развлекаюсь и даже не вспоминаю о нем вот уже целых два часа. Внезапно меня насквозь пронизал холод, зубы застучали так, что я не могла вымолвить ни слова, и Тео, видя это, настоял, чтобы мы вернулись в дом.
То ли я тогда услышала мысли Джайлса, то ли он мои, но только на следующий день от него пришло письмо. Не слишком хорошим корреспондентом был мой бедный братец, ему не хватало моей легкости в обращении со словами, хотя я очень старалась научить его читать и писать. Миссис Граус, которая об этом и не догадывалась, дивилась тому, как же скоро мастера Джайлса выучили письму в школе. Каракули были такими кривыми и неуклюжими, что разобрать его коротенькое послание стоило немалых трудов. Сначала, разумеется, письмом завладела миссис Граус, а мне оставалось выжидать, пока она гадала, что могут означать иероглифы Джайлса. Бедная женщина, я подозреваю, и сама была такой же грамотной — или неграмотной, — как мой брат, так что с грехом пополам сумела расшифровать три четверти письма, а об остальном вынуждена была строить догадки. Когда же я наконец заполучила письмо, то повозилась с ним изрядно. Благодаря этому, а также тому, что я хорошо знала Джайлса, мне удалось понять, о чем идет речь.
Дорогая Фло!
Я должен писать домой раз в две недели, по воскресеньям. Нам на это дают время, и все другие мальчики тоже пишут письма. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Надеюсь, у миссис Граус все хорошо. Надеюсь, у Мег, и Мэри, и у Джона все хорошо. У меня все очень хорошо, спасибо. Я не скучаю по дому. Я отстаю в учебе, но это ничего. Другие мальчики смеются надо мной из-за этого, но я не так уж обижаюсь, что смеются. Ну все, до свидания.
Твой любящий брат
Что это значит «не так уж обижаюсь»? Насколько это «не так уж»? Есть ли другие вещи, которые обижают его больше? Может, к нему пристают, бьют или щиплют, дерут за волосы или поджаривают на огне? Или это просто фигура речи, способ сказать, что ему наплевать на смех мальчиков? А почему он пишет, что не скучает по дому? Зачем тогда вообще об этом упоминать? Объяснение только одно: возможно, он все же грустит по дому, но ему не велели об этом писать, чтобы не волновать домашних. Письмо заставило меня поплакать, а ночью в постели я перечитывала его вновь и вновь, потом спрятала в подушку, чтобы быть хоть чуть поближе к бедняжке Джайлсу.