Флорентийские маски

Он обернулся. Антонио, похоже, был напуган не меньше его, а Коломбина, холодная и бесстрастная, как игла, уколовшая палец швеи, смотрела на него молча, без тени сочувствия. В последней отчаянной надежде Федерико перевел взгляд на лицо Винченцо, мысленно умоляя старика проявить хотя бы намек на сострадание, а быть может, даже негодование по поводу вершившейся прямо у них на глазах необъяснимой несправедливости.

– Похоже что игра зашла слишком далеко, – печально сказал Федерико. – Последние часы, проведенные с вами, превратили мою жизнь в настоящий кошмар.

В этот момент Антонио словно очнулся. Глухим, почти замогильным голосом он заявил, что полностью присоединяется к словам своего друга и уже по горло сыт всякими дурацкими тайнами, а кроме того, устал от чужих амбиций и от желания малознакомых людей поживиться за его счет. Он только недавно пережил смерть отца и, еще не оправившись от горечи утраты, вдруг оказался в самом неприятном месте на свете – на кладбище, где ему, видите ли, оказали великую честь, позволив полюбоваться на могильные плиты с именами тех людей, с которыми он в данный момент разговаривает.

Винченцо слушал его гневную речь с неплохо разыгранным вниманием, а Коломбина откровенно поглядывала на часы. Она явно спешила, и ее бесстрастные, холодные глаза все время смотрели в сторону выхода. Снаружи, за стенами пристроенного к часовне павильона, было уже совсем темно. Редкие фонари освещали верхушки деревьев, а также кресты, памятники и плиты. Покрытая травой земля, дорожки, цветы, кусты – все это было погружено в темноту, а мрамор и кованое железо словно висели в черной пустоте.

Поднимаясь по лестнице бок о бок с Антонио, Коломбина взяла его за руку и что-то зашептала на ухо. Он так и не понял, чего было в ее словах больше – угрозы или предупреждения об опасности.

– Только присутствие черепа может продлить нашу жизнь и отсрочить назначенную дату нашего перехода в другой мир.

Три дня, предоставленные друзьям перед назначенной им встречей с Советом добрых братьев, были своего рода отсрочкой приговора, который, как они надеялись, все-таки не будет смертным. Федерико снял номер в той же гостинице, где остановился Антонио. Ни тот ни другой ни под каким предлогом не захотели принять приглашение комедиантов провести время в их доме. Ни Арлекин, ни Коломбина не были теми людьми, с которыми можно было бы обрести покой и сосредоточиться на выработке линии защиты в деле о пропавшем черепе, принимавшем для обоих друзей нежелательный оборот. По правде говоря, шансы оправдаться были у них невелики. Антонио не сберег череп в Мексике, а рассчитывать на то, что за оставшееся время удастся найти его здесь, можно было только как на чудо.

– Нам конец, – заявил Федерико, без особого аппетита ковыряясь вилкой в поданных на ужин макаронах. – Если ты не найдешь череп до собрания Совета, я даже не знаю, что с нами будет. Я вообще не понимаю, почему с нами до сих пор ничего не сделали, но уверяю тебя: если клятва, которую я произнес, хоть чего-нибудь стоит, то жить мне осталось недолго.

Антонио, казалось, его совсем не слушал. Перебив Федерико на полуслове, он вдруг стал задавать ему вопросы, касающиеся биографии автора «Пиноккио» и обстоятельств жизни самой марионетки. Федерико с удовлетворением отметил, что перед ним тот самый, хорошо знакомый ему Антонио – неунывающий, мыслящий парадоксально и в то же время предельно логично, дерзкий в суждениях и выводах, он всегда поражал Федерико умением вести спор совсем не так, как было принято в его университетском кругу. Происшедшая с мексиканцем метаморфоза не могла не порадовать Федерико, которому сейчас так не хватало мужества и уверенности в себе.

– Лоренцини ведь основал журнал «Иль Лампионе»,[29] правда? Цензура закрыла его после восстания тысяча восемьсот сорок восьмого года. Одиннадцать лет спустя он вновь стал издавать этот журнал в ознаменование объединения Тосканы и Пьемонта: в этом событии он узрел начало триумфального объединения всей Италии. На этом героический этап его биографии заканчивается, нить литературной деятельности обрывается, и мы вновь узнаем о его работе лишь в момент основания «Il giornale per i bambini»[30] – первого в итальянской истории периодического издания специально для детей.

– Все правильно! – подтвердил Федерико. – Возникает ощущение, что борец-патриот вдруг превратился в педагога, причем это превращение произошло внезапно, без всяких промежуточных стадий. Политика вновь привела его какими-то неисповедимыми путями к детству.

– А затем, – продолжал рассуждать уже совсем преобразившийся Антонио, – в первом же номере нового издания появляется глава из «Le aventure di Pinocchio»,[31] которые в то время выходили под названием «Storia di un burattino».[32] Похоже что нашу марионетку дергал за ниточки не сказочник или учитель, а самый настоящий политик, который детским языком представил читателям сюжет на тему жизни и поступков его соотечественников.