Флорентийские маски

– До этого момента жизнь Пиноккио нам хорошо известна, но дальше, – Федерико вскинул брови, подчеркивая свое неведение, – все теряется в сплошном потоке догадок и предположений.

– Нет, нет. Нам известно, что Карло Лоренцини умер в тысяча восемьсот девяностом году, как и ты, – Антонио не смог удержаться от шутки на тему якобы заготовленной для Федерико ниши в склепе, – а похоронен он был на кладбище Сан-Миньято аль Монте, здесь же, во Флоренции. С тех пор история деревянной куклы буратино зажила своей самостоятельной жизнью, как сирота, оставшийся без родителей, но в то же время свободный от всяких ограничений, которые могли бы помешать ему добиться успеха. И спрашивается, кто мог прибрать к рукам несчастную куклу, как не братство? Кто превратил его в самую известную марионетку Италии, если не патриоты из ордена карбонариев? Вспомни! Вспомни, как говорит Пиноккио: «Pieta, signor Cavalieri! Pieta, signor Commendatore! Pieta, Eccellenzza!».[33] Получается, что когда наш деревянный мальчик умоляет сохранить ему жизнь, то он обращается к человеку, от которого зависит его судьба, называя его иерархическими титулами, принятыми в обращении братьев к магистру ложи.

Эти объяснения показались Федерико вполне убедительными. Тем не менее он никак не мог избавиться от сомнений по поводу истинных намерений мексиканца. Эта мысль не давала ему покоя. Ему время от времени начинало казаться, что Антонио приехал во Флоренцию специально для того, чтобы сдать его на суд братьев в качестве искупительной жертвы и таким образом обрести хотя бы временную свободу, чтобы спокойно заняться поисками черепа, а если повезет, то и стать его единоличным обладателем.

– Антонио, – без особого энтузиазма сказал он, – на это я расскажу тебе другую историю – об одном итальянском революционере по имени Джузеппе Мадзини, которого мы для краткости можем называть просто Джеппетто. Он автор книги, красиво и эффектно названной «Giovine Italia».[34] Она оказала большое влияние на молодых националистов, которые все поголовно прочли ее и, воодушевленные ее идеями, создали что-то вроде секты, которую назвали «Figliuoli dйlia Giovine Italia».[35] А не хочешь ли ты узнать, как звали основателя этой тайной организации? – В этом месте Федерико сделал паузу, желая поразить явно заинтригованного Антонио эффектным ответом. – Это был человек по имени Бенедетто Муссолино.

Мексиканец рассмеялся в полный голос. Он выглядел настолько довольным жизнью, что, казалось, совсем забыл о грозившей им обоим опасности.

– Вот тебе еще одно имя с могильной плиты, присвоив которое появился на свет другой знаменитый актер нашей новейшей истории: Бенито Муссолини.

– Вот именно, – подтвердил Федерико. – Все три этапа, изложенные в программе «Молодой Италии», предполагали радикальные и довольно-таки жесткие действия. На первой стадии было намечено изгнать из страны иностранцев и искоренить их влияние, полностью уничтожить абсолютизм, добиться национального единства и создать революционную диктатуру демократической партии.

– Фантастика! – зааплодировал Антонио, мало искушенный в политических лозунгах и программах. – По-моему, их намерения действительно были весьма радикальны.

– Второй этап, – продолжал Федерико, – заключался в воссоздании управляющего органа, основы которого были заложены еще в эпоху империи, под названием «Padres de la mision suprema».[36] Эта организация должна была преобразовать общество под неусыпным наблюдением некоего верховного руководителя, резиденцию которого следовало разместить в традиционном центре страны – Риме.

– То есть новый Папа? Или цезарь? И чего же все-таки добились эти младоитальянцы? – поинтересовался Антонио уже чуть более спокойным тоном.

– Можешь спросить об этом Пиноккио, нашего великого мастера лжи и обмана! – заключил Федерико, вставая из-за стола.

Высказав Антонио свои мысли, он вдруг понял, что до сих пор просто не имел возможности изложить их на бумаге или хотя бы четко сформулировать для себя; и вот сейчас, когда время, отмеренное ему для жизни на этом свете, подходило к концу, он внезапно понял, что именно здесь, в его древней и в то же время такой молодой стране, и был скрыт сакральный смысл этой сказки. Вновь обрести утраченную реликвию, по всей видимости не случайно оказавшуюся не в могиле, а в досягаемости тех, кто еще не перешагнул грань царства смерти, было для него своего рода патриотическим долгом, тем поступком, которым он мог сделать свой вклад в дело возвращения Аусонии великой мечты о подлинной свободе.