Флори

- Короля! Короля! - нетерпеливо воскликнул я. - Вот в этих руках! Прошлой ночью! Я знаю, где они держат его, или, по крайней мере, где находятся похитители...

Его двойной подбородок отвис, полное лицо побледнело и он посмотрел на меня с некоторым сожалением.

- Но... - воскликнул я, невольно повышая голос, - разве вы не пойдете и не попытаетесь что-нибудь сделать?

Он махнул рукой и отступил на шаг, загораживая проход.

- Жак! - закричал он, обращаясь к одному из швейцарцев, не спуская с меня глаз. - Выкини его отсюда, ты слышишь, парень? Он не безопасен!

- Но я же сказал вам, - отчаянно воскликнул я, - что они похитили короля! Они похитили его величество, и я " я держал его в руках... и я знаю...

- Хорошо, хорошо, успокойся, - сказал он. - Успокойся, парень. Они похитили собаку королевы, это правда. Но к тебе это не имеет ни малейшего отношения. Должен приехать монсеньер епископ. Он ожидает аудиенции у королевы, и если он заметит тебя, ты сильно пожалеешь об этом! Расходитесь! - продолжал он, обращаясь к толпе, собравшейся посмотреть на это маленькое представление. - Расходитесь! Дорогу монсеньеру епископу!

В этот момент на улице Сент-Оноре появилась большая карета епископа, и толпа расступилась, освободив проход. Я пробрался через толпу и поспешил убраться с дороги: к счастью, в суматохе на меня никто не обратил внимания, и я благополучно нырнул в переулок рядом с церковью Святого Жака. Я нашел на мостовой краюху хлеба и жадно впился в нее. Я ел со слезами: во всем Париже не было в этот день более несчастного человека. Помимо всех прочих несчастий, я сильно беспокоился о своей маленькой жене и не отваживался спросить про нее у епископа. Боюсь, что мой тесть сильно разгневался на меня, да к тому же считал сумасшедшим. У меня не было больше ни дома, ни друзей, и - что больше всего меня расстраивало, - все мои великолепные мечты растаяли, как прошлогодний снег! Короля никто не крал!

Я содрогнулся и задрожал. Но в этот момент в створе улицы Святого Антония появился человек, бивший в барабан, привлекавший внимание к тому, что он читает. Его резкий голос прервал меня на середине моих жалоб. Я прислушался, сначала едва обращая внимание, а потом интересуясь все больше и больше.

- Внимание! Внимание! - кричал он. - Какие-то негодяи, не боящиеся ни бога, ни законов, им установленных, нагло, преступно и изменнически проникли в Пале-Рояль и украли спаниеля, принадлежавшего ее величеству королеве-регентше... тут он снова загремел в барабан и я пропустил несколько слов - ... пять сотен крон заплатит монсеньер епископ, президент Совета!

- И с радостью заплатит! - раздался голос почти рядом со мной.

Я обернулся и увидел двух мужчин, стоящих у зарешеченного окна прямо над моей головой. Их лиц я не видел.

- И все же это слишком высокая цена за собаку, - заявил другой.

- Но она мала для королевы. Ее не купят за такую цену. И это Франция Ришелье!

- Была! - в сердцах воскликнул другой. - Ты хорошо знаешь пословицу: "Живая собака лучше мертвого льва".

- Да, - присоединился его собеседник, - но я бы предпочел, чтобы имя этой собаки произносилось бы не с Ф, как Флори - имя, достойное щенка, не так ли? Не с Б, как Бове, не с К, как Конде, но с М...

- Как Мазарини! - быстро продолжил другой. - Да, если он найдет собаку. Но Вове сейчас у власти.

- Рокруа, принесшее такую удачу Конде, сокрушит его, можешь быть уверен.

- И все же он еще у власти.

- Так же как мои башмаки имеют власть над моими ногами, - было сказано в ответ. - И смотри - я швыряю их прочь. Бове шатается, говорю тебе, шатается. Еще одно усилие, и он упадет.

Я больше ничего не услышал, потому что они отошли от окна, но они дали мне пищу для размышлений. Мной завладела не столько жажда обогащения, сколь желание отомстить своему обидчику. Мой чиновничий ум снова заработал, и я воспрянул духом. Я уже осознал, что на самом деле держал в руках не короля, а собаку, но это не охладило мою ненависть и желание отомстить. Я, крадучись, завернул за угол и смешался с толпой на Сен-Мартин. Грязный, оборванный, босой - люди обтекали меня, стараясь не запачкаться - и все-таки я обрел новые силы. Меня поддерживала жажда мести - желание сбросить моего жестокого хозяина с его пьедестала.

Я остановился, взвешивая риск и раздумывая, не должен ли я сообщить свои сведения кардиналу и позволить ему действовать самому. Но ведь я не знал ничего определенного и к тому же сердце подсказывало мне, что я должен сделать все сам. Хорошенько обдумав все это, я снова двинулся вперед, пока не добрался до того места между глухими стенами, где я оставил похитителя собаки. Был полдень. В переулке никого не было, и улица, ведущая к церкви Святого Мартина, тоже была пуста.

Я огляделся по сторонам и подошел к двери, у которой в отчаянии остановился мой незнакомец и к которой он больше не вернулся, очевидно, испугавшись меня.