Флориан Бэйтс и пропавший виолончелист

И тут появилась Виктория Тэйт.

Королева Виктория составляла яркий контраст с президентской дочерью. В отличие от Люси, которая делала все возможное, чтобы слиться со средой, Виктория стремилась продемонстрировать всем свою исключительность – насколько могла, нося форму. Она подвернула форменную блузку на талии, чтобы укоротить ее, подняла воротник и вместо рюкзака ходила с дизайнерской сумкой. А ее ботинки, как позднее обнаружила Маргарет, можно было купить только в парижском бутике.

Патни объяснил Виктории ситуацию и попросил ее стать помощницей Маргарет. Люси представилась нам обоим, но Виктория лишь окинула нас беглым взглядом. Прочитать что-то на ее лице было невозможно до тех пор, пока она не посмотрела Маргарет прямо в глаза. Несколько секунд она не отводила взгляда, а затем произнесла одно-единственное слово:

– Зверюга!

– Прошу прощения? – Маргарет шагнула к девочке, нависнув над ней. – Как ты меня назвала?

– Побереги пыл, – отозвалась Виктория. – Это комплимент.

– Неужто? – Маргарет начинала всерьез злиться. – А непохоже.

– Ты же играешь за центрального полузащитника в «ОК Динамо», так?

Это застало Маргарет врасплох. «ОК Динамо» стала лучшей девчоночьей футбольной командой в округе, и моя подруга была там звездой. Я видел, как Маргарет практически единолично победила в городском чемпионате, и подумал, что Виктория, пожалуй, вполне верно подобрала слово для комплимента.

– Да, играю, – на лице Маргарет появился намек на улыбку.

– Так и знала, что это ты, – сказала Виктория. – Мы называем тебя Зверюгой, потому что тебя никак не остановить. Ты мне в кошмарах снилась. И всем в команде.

Улыбка расцвела полностью.

– Ну, тогда порядок.

– Ты переводишься в Чатэм? – внезапно воодушевилась Виктория.

– Нет, я.

– Ты должна учиться у нас! – заявила девочка. – С тобой в команде мы станем непобедимыми. Будем каждый год выигрывать чемпионат.

Маргарет послала мне довольную ухмылку, которая означала, что при ближайшем рассмотрении девчонки в Чатэме, возможно, окажутся не так уж плохи.

Глава пятая Дюсифейс

До меня дошло, что до встречи в кабинете директора я ни разу не слышал голоса Люси.

Как и почти все на планете, я знал ее по фотографиям. Одна была особенно знаменита: Люси в ярком голубом пальто присутствует на инаугурации[9] отца. И еще та, где Люси зевает во время речи немецкого канцлера. Но на большинстве фоток она – просто ребенок из главной в стране семьи, который сходит по трапу с борта номер один или идет через лужайку Белого дома.

Вот почему меня так удивило, что она говорит с южным акцентом.

– Лучше нам поспешить, – заметила Люси, когда раздался звонок. – К мадам Тибо опаздывать нельзя, иначе она будет трез инерви.

Она имела в виду, что учительница сильно разозлится.

– Алленз-и! – отозвался я.

То есть сказал: «Пойдем!»

Я подумал, что это отличное начало: она говорит со мной по-французски, а я отвечаю тем же. Пожалуй, к звонку на обед мы уже станем бонз ами [10]. Но, как выяснилось, я ошибся. Мы не то что не стали добрыми друзьями – к этому маленькому французскому диалогу свелось практически все наше общение в этот день.

Я быстро понял, что, хотя Люси самый известный тринадцатилетний подросток в мире, узнать ее на самом деле – задача не из простых. Я пробовал расспрашивать, пытаясь заставить ее немножко раскрыться, но она ограничивалась короткими ответами, которые не раскрывали ровным счетом ничего. Вот, к примеру:

– Что ты думаешь о Чатэме?

– Тут неплохо.

– Ребята здесь дружелюбные?

– В большинстве.

– Ты состоишь в каких-нибудь группах или клубах?

– Только в оркестре.

Я уже начал гадать: может, кто-то из пиарщиков отца посоветовал ей в любой реплике укладываться в три слова? Потому что таких примеров за день накопилось с несколько десятков. Каждый раз я ждал чего-то большего, и каждый раз она просто замолкала и шагала себе дальше на следующий урок. Быстро.

Люси всегда ходила быстро. Когда мы шли на французский, я списал спешку на нежелание опоздать. Но, следуя за ней весь остаток дня, заметил, что она вообще никогда не притормаживает, чтобы пообщаться.

Дочь президента всегда ходила по левой стороне коридора, причем рюкзак свисал у нее с правого плеча, создавая что-то вроде буфера. Так она отгораживалась от потока учеников и одновременно успевала увидеть лица тех, кто к ней приближается, чтобы свести взаимодействие к минимуму.

– Хей, Люс! – окликал ее кто-нибудь, проходя мимо.

– Привет, – отвечала она, кивая и не останавливаясь.

Подобный обмен репликами почти всегда сопровождался люсифейсом – так я обозначил выражение, которое появлялось на лицах у людей. Выйдя из поля ее зрения, некоторые улыбались, другие закатывали глаза, многие перешептывались с друзьями. И никто не стеснялся незнакомца – то есть меня, – тащившегося в нескольких шагах позади девочки.