Флорообраз во французской литературе XIX века

Один из самых ярких флорообразов, иллюстрирующих тему смерти молодой женщины в поэзии Ламартина 1820-х годов, – роза. В стихотворении «Увядшая роза» («La rose fan'ee») из сборника «Послания и разные стихи» («Ep^itres et Po'esies diverses», 1825) поэт, вальсируя с умирающей, растоптанной во время бала розой (Rose qui mourut sous ses pas), просит ее слушать «пульс мечты, которая никогда не умрет» («…compte sur ce coeur combien de fois palpite / Une r^eve qui ne mourra pas!») [99]. Поэт как бы клянется в этом стихотворении всегда любить и помнить розу, которая умерла в самом расцвете своей красоты. Для Ламартина «увядающая роза» – не метафора женской старости, распространенная в поэзии классицизма («Стансы Маркизе» Корнеля («Stances `a Marquise»)[100]), а, напротив, рано оборвавшейся молодости, красоты, которую в самом расцвете сорвали с куста и обрекли на смерть («Они топтали ногами едва родившийся цветок» [101]). Образ умирающей розы в какой-то мере навеян стихотворениями П.Ронсара «Как роза ранняя, цветок душистый мая…» («Comme on voit sur la branche au mois de Mai la rose») «На смерть Мари» («Sur la mort de Marie», 1578). Но Ламартин не сопоставляет розу с девушкой буквально, он лишь намекает на это сопоставление; для него, очевидно, важна сама роза. Сам цветок, его морфологические и физиологические свойства, традиция украшать розами дом, дарить сорванную или срезанную, быстро увядающую розу привлекает внимание поэта, становится основой аллегории ранней смерти. И не сама смерть первична для Ламартина, а образ – его уникальность, его детальные свойства. Поэт как бы подводит читателя близко к розе со сломанным стеблем и поникшими лепестками: все эти подробности важны для него. Образ для Ламартина – не клише, а наиважнейший способ иносказания.

Та же тема развивается Ламартином в стихотворении более позднего периода «О розах под снегом» («Sur des roses sous la neige», 1847), где розы, побитые снегом, выступают метафорой рано погребенной юности:

«Pourquoi, Seigneur, fais-tu fleurir ces pales roses,
Quand d'ej`a tout frissonne ou meurt dans nos climats?
H'elas! six mois plus t^ot que netiez-vous 'ecloses?
Pauvres fleurs, fermez-vous! voila les blancs frimas!»[102]

(Зачем, Господь, ты заставляешь цвести эти бледные розы, // Когда все дрожит и умирает в нашем климате? // Увы! Почему не расцвели вы полгода назад, // Бедные цветы, закройте лепестки! Пришли холода!)

Этот образ, еще более мрачный, отражает характерный для Ламартина комплекс, указывает на обреченность молодости и красоты. И опять Ламартин наблюдает за морфологией и физиологией растения, за процессом замерзания цветов, за тем, как они медленно гибнут под снегом, едва распустившись. Увядающая роза прочувствована, пережита Ламартином, наполнена личностными страданиями. Это не клише, а именно индивидуальный образ, субъективная коннотация, символическое сравнение увядающего цветка со смертью молодой женщины или ребенка.

Мотив увядшего цветка, цветка на воде, символизирующего мертвую возлюбленную или связь с ней, проходит практически сквозь все творчество поэта, от 1820-х вплоть до 1840-х годов. Клятве, которую он дает в стихотворении «Увядшая роза», Ламартин будет верен до конца своих дней. К примеру, тема цветка, передающего идею смерти, разлучившей два любящих сердца, развивается Ламартином в стихотворении 1840-х гг. «Цветок» («Une fleur»). Поэт вспоминает, как возлюбленная держала в руках полевой цветок, символизирующий жизнь после ее ухода и напоминающий поэту о той, что ждет его на небесах: «Двадцать раз тот же цветок расцвел и увял/ Но я мечтаю о ней до сих пор»[103]. В стихотворении повторяется мотив бросания цветов или лепестков на воду, символизирующий в данном случае переправу тайного знака чувств поэта и его возлюбленной по реке из царства живых в царство мертвых: «Мы бросим в волну, / в волну времени, этот день и этот цветок!» («Nous jetons `a la vague / A la vague du temps, ce jour et cette fleur!»)[104]. Цветок – это знак, по которому они узнают друг друга в иных мирах. В отличие от основной палитры флорообразов-гипонимов в поэзии Ламартина, здесь на первый план выходит субъективноассоциативный флорообраз, объединяющий в восприятии читателя полевые цветы, а также цветы, растущие у водоема. Собирательный образ символизирует тайну общения Ламартина с мертвой возлюбленной; он, как тайный знак, не доступен никому извне, поэт не выдает его точное название, предоставляя возможность читателю догадываться или представлять на месте этого флорообраза тот цветок, который является символичным только для него самого.