Флот судного дня

Как-то поздним вечером, наверное, в Сан-Франциско,
Но, может быть, в Париже, что, в общем, где-то близко,
Три бомжа обкуренных, войдя вдруг разом в раж,
Отправились кондитерскую брать на абордаж.

Ни капитал, ни Маркс, и ни Генон Рене

ни дали шансов им вкусить эклер с буше.
Трусливых критиканов в сети не перечесть,
Но три бомжа готовы жизнь отдать, чтобы вкусняшку съесть.

Пакет засаленный на голове, лишь с прорезью для глаз,

До булочной-кондитерской вчера прорыт уж лаз.
Намек на страх, о воин улицы, в душе своей сотри,
Гранатой станет баночка с уриною внутри…

Хозяином кондитерской был граф Раймонд Прованский,

по матери из Грузии – Багратион-Мухранский.
Любовник вместе с графом сражаться был готов,
А также посетители, всех четырех полов.

Не меньше часа длится битва – бездомных с капиталом.

И выбитых зубов ей оказалось мало.
Сломалось дилдо графа, любовник пал без чувств,
И баночка с мочой коснулась чьих-то уст.

И аромат «Шанель» был смешан с перегаром,

А стулья венские вдруг вымазаны калом.
И глаз мадам Фуко упал в корытце с кремом,
Чтоб сделаться той битвы недолговечным мемом.

Приехал полисмен, трансгендер молодой.

Натужно размышлявший, стать мужем иль женой.
Ни в чем не разобравшись, изрешетил он всех,
Процесс роботизации заменит людей тех.

И вот Кид Иванович получил извещение, что истинно европейские родичи бабы Лизы собираются отнять у него и последний оставшийся этаж – конечно же, по суду. У кого больше бабла на адвокатов, у того и больше прав человека. Так что один весьма упитанный червячок останется под палящими лучами солнца без камушка. И возвращаться некуда – даже на рыболовецком флоте его бы теперь признали не за человека, а за моржа.

Когда Кид Иванович совсем отчаялся, ему позвонила Беатрис. Нет, вовсе не собирается фирма «Гран Аффэр» предлагать Киду Ивановичу юридическую помощь. Она помогает только богатеньким, а его даже от канализации отключили за неуплату; приходится ходить под «грибочек» на ближайшем пляже, когда курортники расходятся по барам и гей-клубам. Сама Беатрис быстрым захлебывающимся голосом взывает к помощи; дескать, ее преследует и вот-вот настигнет «русская мафия». Девушка-юристка неудачно защитила интересы некоего деда Хаттаба (ага, мафия очень «русская»), отчего у него отняли выстроенный им шикарный бордель с садомазохистской специализацией, в который люди специально приезжали аж из Нигерии. Мафиози взъелись на конкретную Беатрис вместо абстрактной фирмы, наезжают по полной программе. Обещают, по своему обыкновению, изнасиловать ее всей бандой в пятьсот человек, причем извращенным образом, «как овцу», затем зарезать опять-таки, «как овцу». А полиция ей не верит, и начальству нет до нее дела. Не может ли он спрятать ее у себя?

Ну а какое дело забытому всеми толстяку и до мафиози-скотоложцев, и до этой, мягко выражаясь, куртизанки? Не была она верна ему и пяти минут, потому и грозит ей извращенным групповым сексом какая-то мафия. Банальные воспоминания о ее «больших голубых глазах» опустим, уж Пятницкий-то знает, что прыгающие в них циферки оценивают клиента с точки зрения его платежеспособности. (Может, там у нее линзопроекторы, которые выдают актуальную информацию в «дополненной реальности» о состоянии счета у подопечного?) Но все же соскучился Кид Иванович по чему-то, отличающемуся от ночных горшков и склянок с лекарствами, от мутных баночек с настоем целебных трав и кастрюлек со вчерашней кашей, ныне напоминающей засохшую грязь. Ведь если тебе плохо, помоги тому, кому хуже – и сразу станет хорошо.

Где-то около одиннадцати в дверь позвонили и разбудили его.