Кид Иванович Пятницкий окончательно просыпается и первое, что видит наяву – как бы пригорок. А на самом деле, свой живот, главный «производственный модуль». Из-за него встает немного выцветшее по-зимнему солнце, проникая через помутневшие стекла и занавески, испачканные жирными пальцами. Живот прикрыт одеялом с пятнами от еды, на котором сейчас расселись корявые солнечные зайчики – и со стороны напоминает клумбу. Рядом обшарпанная табуретка с лекарствами, под ней таит свои секреты ночной горшок с цветочком на эмалированном боку. Зато нет никаких незваных гостей, все эти ужасы растаяли вместе со сном.
На полысевший коврик, подрагивая рыхловатой плотью и стараясь не задеть горшок, становится одна нога – живая тумбочка, потом другая. Разбухшая ступня прекрасно чувствует крошки от бесчисленных пицц и бигмаков, поглощенных на этом самом месте, а нога, напоминающая по виду и цвету пудинг – утренний холодок, проникающий через рассохшиеся рамы. Хотелось обратно под одеяло, хотелось досмотреть «фильм» про то, как он на мостике корабля, но Беатрис сказала, что придет в одиннадцать.
И Кид Иванович прошаркал в шлепках на босу ногу по длинному коридору в прихожую. Снял с гвоздя и накинул на себя пальто, выполняющее также роль халата. Глянул в пыльное зеркало – где тот квадратный подбородок и граненый нос, который должен быть у каждого приличного мужчины западной цивилизации? В этой квартире, увы, нигде. Он специально подошел поближе к зеркалу, чтобы не видеть живота, но вид собственных заплывших глаз тоже не порадовал его. Кид Иванович открыл дверь, с надеждой, но как-то машинально, даже не глянув в дверной «глазок». Увы, эта была великая ошибка.
В дверном проеме вместо длинноногой красотки встал некто, являющий собой полную противоположность мадемуазель Леблан. Квадратный, по ширине полностью совпадающий с проемом, так что и никаких зазоров не осталось, с набрякшей будкой, изображающей лицо. И за ним еще один нарисовался – верзила, стройный как сопля, похожий на восклицательный знак и как будто с отпечатком молотка на узком лбу. Таких бы век не видеть.
Но, отодвинув Кида Ивановича плечами, они мигом оказались в его доме. Ночной кошмар стал дневным.
Верзила, неуклюже спародировав дамские хи-хи, подмигнул толстому растерянному человеку:
– Мы вместо нее. Здравствуй, котик. Ух, какой жи-и-ирный у нас котище. Дай-ка ущипнуть.
А Квадрат прогудел луженой глоткой:
– Одна бабця сказала, що ты крутый. Я що думаю: для такого фраера, як ты, метражу у тебе забагато.
Квадрат обошел ближайшие комнаты, с грохотом задевая мясистыми боками тяжелые стулья стиля Art Nouveau, толкая оттопыренными ушами засохшие орхидеи в подвесных кашпо. Уронил взгляд на фотографию в рамке – где Пятницкий с коллегами-рыбаками на траулере – и густо сплюнул на дорогой персидский ковер.
Затем квадратный «гость» вернулся в прихожую, где в ужасе застыл Кид Иванович. Единственное, что смог произнести, точнее проблеять, хозяин квартиры, было:
– А вы, господа, от дедушки Хаттаба? Как его здоровье?
– Да, ничего, жопа не чешется. – Затем Квадрат поделился впечатлениями от фотографии. – И якы мерзенни морды у ваты, потомственни алкаши. И куды ж ты в Европу лизеш, товстун? Засрал тут все.
Квадрат ударил Кида Ивановича, почти не глядя, по разбухшей печени.
Грязную работу должны выполнять грязные люди, не местные чистоплюи, а заезжие живодеры из бандеровского воинства. Они, кстати, приняли Кида Ивановича за безвольного жиробаса, покорного как бекон на тарелке. Да, он стал таким и практически не реагировал на унижение собственного достоинства. Но живодеры не знали, что могут разозлить Кида Ивановича, отчего тот машинально сделает что-нибудь резкое. И, пнув кота, который вышел поздороваться, Верзила просто нажал красную кнопку. Возможно, если б кот увернулся, то красная кнопка не сработала бы. Но подлость всегда неожиданна, поэтому котофей не успел включить рефлексы и отлетел в сторону с обиженным визгом.
– Как? Невинное животное обижать и у меня дома?
И в Киде Ивановиче полыхнуло пламя, по его позвоночнику, казалось, пробежал красный дракончик, рассыпая во все стороны искры, похожие на бенгальские огни. Человек в пальто-халате применил прием, что в ходу у увесистых бойцов в балаганной борьбе, именуемой «реслинг». Взять противника за руку – на излом – и, разбежавшись с ним, как фигурист с фигуристкой, треснуть им об стенку. Именно так и произошло у Кида Ивановича с Верзилой. Ударившись о стену, гость сравнял противодействие с действием и отлетел назад – где Кид Иванович подставил ногу. Верзила рухнул и больше не вставал, пуская кровавые пузыри из глазной впадины. Увы, длинный гость напоролся глазом ровно на тот гвоздь, на который хозяин квартиры вешал пальто-халат.