Фобия

Она помнила тот день, будто он был вчера, а не шесть лет назад. Хотя с тех пор уже много воды утекло и что-то из памяти стерлось, но только не последняя неделя до выпускных экзаменов. Сначала к ней пришел классный руководитель Руслана, после завуч, а уж потом кто-то из детей, забежав после уроков к ней в класс, запыхавшись, передал приглашение от директора зайти к ней после последнего урока. Когда Вика вошла в кабинет Инессы Алексеевны, увидела на одном из стульев мужчину. Его неприметная внешность почти не запомнилась ей, как и на суде, который состоялся несколькими месяцами позже. Невысокий, с темной загорелой кожей и почти полностью лишенной волос головы. Светлые глаза он опустил, разглядывая свои пальцы. Скромный и застенчивый человек лет сорока, кто бы мог подумать, что смерть сына превратит его в чудовище. В отличие от него, директор была не столь скромна и спокойна.

– Виктория Сергеевна, хорошо, что вы зашли. Это касается экзаменов в этом году. Руслан Семибратов был у меня сегодня утром, говорит, вы занижаете его оценки, а ведь он идет у нас на медаль.

– Ко мне приходила их классный руководитель, я все ей объяснила. Я не могу поставить ему «отлично» лишь потому, что все прочие поставили ему такую оценку. Он пропускает, на уроках спит, отвечает кое-как.

– Это выпускной класс, – директор села на свое место и откинулась на спинку, постучала ручкой по столу. – У нас не так и много медалистов, чтобы пренебрегать ими.

– Он пренебрегал учебой весь год.

– Это мелочи.

– Он написал итоговую контрольную работу на слабую «тройку». Предлагаете мне стереть ее из журнала и «нарисовать» вместо нее «пятерку»?

– Отчего нет? Не будьте так принципиальны, дайте ребенку спокойно покинуть школу.

– Пусть покидает.

– Ему придется сдавать экзамены, в том числе и ваш.

– Именно так.

– А если он будет круглым отличником, ему не придется. Мы выдадим ему торжественно медаль и аттестат и отпустим в этот огромный и такой сложный мир.

– Он хочет поступать на филолога, ему нужна ваша хорошая отметка, – вставил свои «пять копеек» отец, подняв на Вику влажные глаза.

– Если ему нужен был русский язык, стоило относиться к предмету более… ответственно.

– Это выпускной класс, – снова сказала директор.

– Вы повторяете это, как мантру. Считаете, что в одиннадцатом классе можно не учиться? Прогуливать, бегать курить за школу и делать вид весь урок, что учителя в классе нет?

– Он извинился перед вами, разве нет?

– Думаете, я просто хочу отомстить ему?

– Именно так, – сказал немного резко Семибратов-старший. – Пусть он прогульщик, но с первого класса он был прилежным, ответственным. Просто сейчас такое время, у него впереди сложная учеба. Институт – это не шутки. И он обязательно возьмется за учебу, он обещал мне.

– Хорошее уточнение – «был». Если он хочет получить «отлично» в аттестате за мой предмет, пусть сдаст его и докажет, что может заработать эту оценку.

– Каждый учитель считает свой предмет важным и необходимым, – начала директор, но Вика довольно грубо прервала ее:

– Я не учитель физкультуры, и не преподаю рукоделие. Пусть, литература понадобиться не каждому, кто решит стать грузчиком или пойти на завод, но русский язык необходим, если он собирается поступать в журналистику. Он не сдаст вступительный экзамен по моему предмету, экзаменатор посмотрит на фамилию школьного преподавателя, то есть, на мою, и решит, что я поставила ему оценку зря. Почему мое достоинство, как учителя, должно пострадать в угоду подростку, который забросил учебу?

– Вы слишком принципиальны.

– А вы повторяетесь.

Олег Семибратов покинул кабинет директора раньше, чем спор дошел до своего апогея. Судя по всему, директор не ожидала такого отпора, но Вика осталась при своем мнении.

– Он сдал экзамен на тот же «трояк», в университет не прошел по квоте, на которую так надеялся его отец. Той осенью он пошел в армию, откуда сбежал, не дослужив несколько месяцев, – закончила Вика.

– Он был так важен, этот принцип?

– Хотите спросить, поступила бы я так, зная, к чему все придет? Наверняка, нет. Но тогда я считала, что поступаю верно.

– Умерло столько детей, да и вы сами пострадали, и страдаете до сих пор. Я почти уверен, что Семибратов все еще жаждет мести. Прямо он это не говорит, но когда я упоминал о вас во время допроса, – Власов красноречиво посмотрел на нее, – у него даже подбородок задрожал, лицо поменялось.

– Да, я видела, каким он может быть. Я бы не поверила, скажи мне об этом кто-нибудь в тот день в кабинете директора. Такой скромный, неуверенный в себе человек и такой монстр внутри.

– Он молчит. Против воли начальства я дал фото Семибратова охранникам у въезда, чтобы они сигналили, как только заметят его. Но ведь вы узнаете его, стоит лишь увидеть Семибратова где-то неподалеку?

Вика на мгновение задумалась. В ее воспоминаниях его лицо осталось серой массой. Люди с такой внешностью не запоминались, как правильно заметила Женя. Наталья говорила, что это память играет с ней такую шутку. Обычно люди стараются забыть о плохом, потому лицо ее мучителя «стерлось» из ее памяти.