Фокус

Хорошо, что по дороге звонит папа — и моя нервозность немного уходит, когда мы обсуждаем бабушкино самочувствие. И между строк я слышу завуалированные попытки узнать, не буду ли я против задержаться еще на несколько недель? Даже приходится закусить губу, что сдержать улыбку.

— Па, все хорошо, мы с бабушкой ладим. Я останусь, сколько нужно.

Потому что хочу остаться, и не только из-за Андрея.

Мне нравится этот город, хоть он встречает меня то снегопадами, то сумасшедшими морозами, и любит путать в метро, и иногда шумит. Но он совершенно точно вдохновляет меня на творческие подвиги. И то маленькое кафе, в котором я, кажется, написала самые романтические главы своего «Волшебства».

Я поздно соображаю, что смеюсь в кулак, когда в домофоне звучит голос Андрея:

— Да?

— Я принесла суккуленты.

— Невыносимо непослушная женщина. Заходи.

Меня немного пугает и большой светлый холл подъезда, и какой-то совсем уж безразмерный лифт, напичканный зеркалами, из которых на меня смотрит перепуганная провинциалка с закрученными в прическу косами и минимум косметики на лице. Лучше прийти бледной молью, чем в снегопад — пандой.

Андрей открывает дверь за секунду до того, как я протягиваю руку к звонку. Хочу сказать «привет», но не успеваю, потому что он за руку втягивает меня внутрь и подталкивает к стене. Прижимает палец к губам, призывая молчать, и чуть отклоняется, чтобы рассмотреть мою простую медицинскую маску.

Он в такой же, и того же голубого цвета, и мы, как два дурака, посмеиваемся друг над другом.

— Там… бьющиеся вещи, — слабо говорю я, пытаясь хотя бы присесть, чтобы поставить пакеты на пол.

Андрей ловко забирает их и ставит на тумбочку рядом.

Поворачивается.

Черт.

Он встречает меня в простых домашних штанах, которые так низко болтаются на бедрах, что редкая дорожка темных волос убегает прямо к резинке боксеров с надписью «Diesel». Он более худощавый, чем казалось на фотографиях, или немного похудел из-за болезни. Но мне нравится то, что я вижу: и мускулистая грудь, и проработанный пресс, и впалый живот. Но больше всего мне нравятся руки. Жаль, что я не настолько безумна, чтобы попросить меня обнять прямо сейчас.

— Прости, мне не комфортно в футболке. — В карих глазах прыгают чертики.

— Ага, — бормочу я, как ненормальная, впитывая взглядом татуированные от шеи до запястий руки. — На тебе столько всего… интересного.

— Если заблудишься, готов провести экскурсию по моим татуировкам, Эльфенка. Любую, какую…

Он не успевает закончить, потому что сзади слышится торопливый топот детских ножек. Пара утыканных зеленкой рук обхватывает его ногу, и из-за надежной защиты папиного тыла на меня очень неласково смотрят большие карие глаза и нахмуренное личико с крупной родинкой над бровью.

Все-таки фотографии не могут передать их нереальнее сходство.

Почему-то, когда в своих фантазиях я представляла встречу с Андреем, у меня просто не возникало мысли о том, что мне придется покорять и его Сову. Потому что, хоть он честно писал, что дочка избалованная и капризная, казалось, что после двух сказок я могу рассчитывать на солидную фору.

Глядя на этот злобный взгляд, я остро ощущаю, что никакой форы нет и не будет, и что даже если я раскатаюсь в циновку — а я не собираюсь этого делать — меня все равно захотят сжить если не со свету, то точно из этих стен.

— Соня, это — Йори, — представляет меня Андрей. — Она — писательница, и написала те сказки, помнишь?

Ребенок продолжает смотреть на меня тяжелым взглядом, даже не моргает, только сильнее сводит брови к переносице. А мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не попятиться к двери. Даже стыдно, что причина моей паники — четырехлетняя девочка в зеленую крапинку.

— Йори, это — Софья и она — маленький монстр.

Девочка крепче обхватывает руками его ногу и не делает ничего, чтобы облегчить мне задачу.

— Привет, — нерешительно улыбаюсь я.

Ни намека на ответную улыбку.

— Нам не нужна мама, — заявляет Сова. Так твердо и по-взрослому, что у меня мурашки бегут по коже. — Мы сами по себе.

Андрей, помнится, сказал то же самое в один из первых дней нашего знакомства. Они сами по себе, им никто не нужен, потому что вдвоем привычнее, комфортнее и легче. Мне прекрасно знакомо это чувство, в некоторой степени я и сама такая: когда слишком долго живешь один, начинаешь любить тишину и уединение, привыкаешь к тому, что вещи лежат на тех же местах, где их оставил, и любое несоответствие кажется вторжение в личное пространство. Очень болезненным и неприятным.

— Хорошо, — я миролюбиво поднимаю руки вверх. Хорошо, что на мне маска, и она скрывает мою растерянность. Понятия не имею, как разговаривать с детьми, особенно враждебно настроенными, но чутью подсказывает, что, когда маленькая испуганная зверушка выставляет иголки, лучшее, что можно сделать — дать ей понять, что ты не опасен. — Я просто знакомая твоего папы.

Вижу на лице Андрея выражение: «Что за?..»

— Ты не будешь становиться моей мамой? — спрашивает Сова, чуть-чуть выдвигая корпус из безопасного отцовского тыла.