Вместительную белую сумку, сделанную из кожи, содранной с мирного травоядного животного и все еще пахнувшую им, его сном, водой и потом.
Записную книжку с шелковой закладкой; календарные страницы были заполнены густой разнородной скорописью, а с обратной стороны, где можно писать о чем хочешь, было пусто.
Белое перышко, подобранное на память, когда-то пушистое, но ставшее плоским между страницами.
Пару парадных туфель, которые могли бы еще пригодиться, но ни на какие парады она не рассчитывала.
Листок, на котором бледноглазый человек с заколками записал для нее номер поезда и время его отправления.
Свое имя.
В холщовую сумку с эмблемой популярного супермаркета она запихнула что влезло: вторую пару штанов, три смены белья, сколько было, не надеванную еще в путешествии рубашку, полосатую косметичку, вот, кажется, и все. Подумав, она сунула туда же два бирюзовых леденца, чтобы добавить к своим пожиткам что-то нефункциональное.
Хоть и было рано, внизу уже стоял обнадеживающий аромат кофе и постукивали вилки-ножи. Есть при этом не хотелось вовсе, словно эта тяга осталась в номере вместе с книжками и навсегда остывшим телефоном. Дверь даже не хлопнула, прозрачная, и вот наша героиня стояла на пустой воскресной улице, без машин и прохожих, и нетяжелый мешок с пожитками прижимался к ее боку доверчиво и без укора.
Запахи лепились слоями, с моря дул слезный соленый ветер, только что выпеченные булочки ждали своих едоков, женщина с платочком на шее протирала стеклянную витрину, тротуары были чистые, без оберток и голубиного помета, она шла спорым спортивным шагом, сперва по центральным улицам, потом по чему-то вроде парка с гравийными дорожками, прудом и высоким фонтаном, который шатался, кивал и кланялся, хотя вокруг не было никого, а мы не стали задерживаться понапрасну.
Хотя времени было так много, так много его теперь у нее было, что можно было при желании выйти на еще не виденную набережную, это было бы даже уместно, как в детской игре важно не просто добежать до стенки, но и шлепнуть по ней ладонью. Только зачем?
Есть в таротной колоде еще одна знаменитая карта со значением, меняющимся от раза к разу, когда на нее смотришь: она без затей называется
Если перебрать внимательно колоду, мы увидим, что карт, где человек делит жизнь с животным и находится с ним настолько накоротке, что между ними происходит, так сказать, общение, там всего-то две. На них звери не воют под луной, сидя на голой земле, не попрятаны по углам изображения, что-то аллегорическое знаменуя, не впряжены в колесницу, как безличные и функциональные лошадиные силы, а находятся в самой середке, без них никак не обойтись. Одна из карт – та самая, где женщина то ли обнимает льва, то ли удерживает его от необдуманных поступков, а вторая – это наш дурак, потому что, куда бы он ни направлялся со своей котомкой, за ним следует некрупный, едва ли по колено, зверек, скорее всего это собака. Она привскочила на задние лапы, цепляясь передними ему за штаны, и непонятно, что собирается сделать – укусить или приласкаться. Но обойтись без нее, видно, нельзя, и, куда бы мы ни направлялись, собачка всегда рядом, составляя с нами едину плоть, неделимую пару, и не всегда понятно, в ком следует узнать себя, когда ты смотришь на дурака: в том, кто шагает себе невемо куда, ни о чем не заботясь и ни в чем не нуждаясь, или в той, что бежит следом и цепляется за него из последних сил.
Неприятная это карта, и куда лучше было бы соотнести себя со следующей, где изображен уже не безумный бродяга с бубенцами, а полноценный фокусник или маг, разложивший свое хозяйство на походном столике и готовый заняться наконец делом, – но не всегда, к сожалению, это удается с первого раза, а бывает, что не удается никогда.