Фокус-покус, или Волшебников не бывает

– Ну ладно. Садитесь. Чай будете? С сахаром? С молоком? С булочкой? – Старик неожиданно сменил подозрительность на радушие и засуетился, забегал, неловко роняя тарелки и пакеты с сушками. Было буквально больно смотреть на то, как он радуется неожиданному визиту совершенно незнакомой женщины.

– Не откажусь, – кивнула она. – А вы не будете возражать, если я запишу наш разговор?

– Запишете? – Эдуард Сергеевич застыл и нахмурился снова. – Официально?

– Нет-нет, что вы. Я всегда спрашиваю, потому что, знаете, некоторые люди против. Тогда я делаю пометки в блокноте, но это настолько легче – если потом есть запись. Расшифровывать гораздо быстрее, да и мысль удается донести. Заметки – это же уже искажение.

– Нет. Возражаю, деточка, – заявил он, и Василиса убрала диктофон в карман, нажав, впрочем, на кнопку записи. На два часа хватит, больше и не надо.

– Значит, буду писать, – пробормотала она, испытывая неприятную неловкость под острым взглядом старика.

– Пишите. Вы лучше скажите мне, где я мог вас видеть? – Эдуард Сергеевич шел через комнату с подносом в руках, и чайные ложки отчаянно звенели. Прав худощавый, трясутся руки. Старческое. Нет, не похоже, чтобы этот старик когда-то серьезно пил. Слишком умные глаза.

– У меня, вообще-то, лицо такое типическое. Все постоянно думают, что видели меня, а на самом деле просто таких лиц слишком много.

– Гхм. Не уверен, – покачал головой он и сунул ей мисочку с сушками, видавшими и лучшие дни. На срок годности лучше не смотреть. – И что натолкнуло вас на мысль описать плачевное состояние нашей науки сегодня? – Эдуард Сергеевич сам сел рядом. Так близко, что до Василисы донеслось его несвежее дыхание. Разглядывает, взгляд хитрющий. Интересно, в чем конкретно он подозревает?

– Плачевное состояние нашей науки. – Улыбнулась она. – Разве нужен какой-то дополнительный повод? Ведь ни одного мирового открытия, никаких серьезных разработок нет.

– Это не так, деточка. Пиара такого нет, как у европейцев. Я, между прочем, много лет работал в Европе. У них принципиально другой подход. А все же у наших тоже есть что показать!

– Особенно то, как живут заслуженные ученые, – кивнула та. По лицу старика Ковалевского пробежала тень. – Просто мне кажется, что государство должно лучше заботиться…

– Должно. И не только государство. Кое-кто тоже тут причем, – задумчиво пробормотал Эдуард Сергеевич и долго молчаливо смотрел на девушку невидящим взглядом. – Знаете, сейчас немодно заботиться о родителях. Но это не значит, что они перестают любить своих детей.

Василиса вгляделась в усталое, старческое лицо человека, с трудом удерживающего чай в своей руке. И догадка, такая очевидная, но так долго прятавшаяся от нее в тени собственных теорий и заблуждений, осенила ее. Пронзила, словно молния.

«Никакая это не женщина звонила тогда ночью. Это звонил отец Страхова».

– У вас есть дети, да?

– Вы были любовницей моего сына, да? – практически в ту же самую секунду спросил он ее. Тоже, значит, догадался. Смотрел шоу? Ну конечно, смотрел. Это же его сын! О господи! У Василисы вдруг закружилась голова. Это отец Ярослава.

Если Василиса родит ребенка, он будет его дедом. Мысль, запредельная по своему масштабу.

Лицо Эдуарда Сергеевича исказила гримаса боли и стыда. Он невольно оттолкнул от себя чашку, и чай разлился по столу.

– Так вот почему вы здесь?! – то ли спросил, то ли сказал он и опустил лицо в ладони. Василиса бросилась вытирать стол. Мысли скакали, одна наступая другой на хвост. Значит, это он звонил, а сын ответил ему, что нет до него никакого дела! Что ему плевать и между ними нет ничего общего. Вот, значит, какого человека Василиса любит всей душой.

Любила. Прошедшее время.

– Да. Именно поэтому я здесь, – не стала больше врать она. Эдуард Сергеевич долго молчал. Смотрел в сторону, продолжая «на автомате» держать в руке заварной чайник. Затем повернулся к Василисе.

– Уходите! – сказал он. – Уходите сейчас.

– Мне очень нужно с вами поговорить, – уперлась девушка.

– Зачем? О чем? Это он вас прислал? Ничего не хочу вспоминать!

– Нет! Он не присылал меня. Мы… мы расстались.

– Почему я должен вам верить, интересно! – сощурился старик. Василиса кусала губу и еле сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Потому что между нами много общего, – еле слышно пробормотала она. – Он тоже разбил мое сердце.

– Что? – вскочил старик. – С чего вы взяли?

– Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что сын разбил и ваше сердце тоже, – добавила Василиса. Эдуард Сергеевич замолчал, поджав губы. Трудно даже представить, сколько ему пришлось пережить. Все эти годы совершенно один. Его сын улыбается с экранов всех телевизоров страны и говорит, что не помнит о себе ничего. Что у него никого нет. Никого? Действительно, ни отца, ни любимой женщины.

– Плевать на людей и разбивать сердца – это то, что он делает обычно, – сказал тихо отец Страхова. – Значит, он не изменился? Я не видел его столько лет.

– Никогда не знала его другим. Понятия не имею, каким он был раньше. – Василиса прокашлялась. В горле неожиданно запершило.