Фокус-покус, или Волшебников не бывает

– Он был… Самый чудесный мальчик на свете. Мать обожала его. Поверить невозможно, как могут меняться люди.

– Я тоже не могу поверить, – согласилась она. – Но не хочу оставлять это как есть. Мы не должны все спускать ему.

– Допускаю, что мог быть где-то жестким с ним, но ведь это для его же блага, – задумчиво пробормотал старик, словно и не слушая того, что говорила ему девушка. – Но мать! Она была ангелом. До сих пор не могу этого ему простить.

– Простить чего? – спросила она, уже сомневаясь в своей способности переварить Всю Правду о своем целителе.

– Я устал, – покачал головой Эдуард Сергеевич. – Не хочу говорить плохо о своем сыне, даже если он этого заслуживает. Мне недолго уже осталось.

– И вы будете сидеть здесь, позволяя ему дурить людей и зарабатывать на их бедах, на вере в чудо?

– Он все равно мой сын, – развел руками Ковалевский.

– Но кто-то может пострадать.

– Кто-то всегда страдает, – грустно улыбнулся он. – Например, вы. Любили его, да?

– Не важно. – Василиса почувствовала, как снова у нее защипало в глазах.

– Зря вы. Вот поживете с мое – поймете, что из таких вот моментов и состоит жизнь.

Что это такое? Она что, плачет? Не помнила, когда в последний раз плакала вот так – навзрыд, горько, отчаянно. Старик подсел к ней и положил ее голову на свое плечо и похлопал по спине. Ш-ш-ш! Все устаканится, пройдет.

– Просто не могу его понять.

– А ведь, знаете, он не всегда был таким! – воскликнул вдруг Ковалевский. Хотите посмотреть?

Он подскочил на месте, желание показать что-то из своих былых, лучших лет, придало сил. Старик достал из шкафа альбомы. Запыленные семейные архивы, на страницах которых перед Василисой вдруг встала вся та история, которой, по словам Ярослава, у него больше не было. Вот он, совсем маленький, всего годика три, не больше, сидит в корыте с водой и улыбается, играя с пеной. Его можно узнать, глаза, пронзительный взгляд уже при нем. Пропала только невинность, эта открытая, счастливая улыбка, которая бывает только у ребенка с беззаботным детством.

– Вот Алеша пошел в школу. Первый класс.

– Алеша? – вздрогнула Василиса.

– Я терпеть не могу этот его псевдоним. Алексей поменял имя, чтобы побольнее ударить по мне. Целитель Страхов, – поморщился он.

– Но зачем ему это?

– Не знаю, – всплеснул руками старик. – А вот он на даче. Его мама обожала розы, у нас их было – миллион, как в песне у этой… известная такая певица.

– Пугачева? – усмехнулась девушка.

– Да, она. Миллион розовых кустов. Постоянно об них царапался, но что скажешь. Когда они цвели – это было красиво.

– Скажите, а он вас хоть раз здесь навещал? Как вы вообще тут оказались? Вы требовали у него помощи? Имеете же право по закону…

– Зачем вам это, деточка? – улыбнулся старик. Господи, какими наивными бывают люди и какими жестокими могут оказаться их дети.

– Мы можем заставить его заплатить за это! – проговорила она, и ненависть, так тщательно подавленная, замаскированная и подкрашенная под цвет равнодушия или презрения, вдруг прорезалась. – Нужно защитить людей.

– Я вижу… – вздохнул он.

– Знаете, ведь раньше думала, что Страхов не вредит никому. Он – отличный психолог. И всегда говорит, что просто позволяет людям верить в то, что для них важнее. Потому что иногда правда непереносима. Но теперь отлично понимаю, что ваш сын опасен. Может быть, он и дает кому-то надежду, но однажды пройдет по головам людей. По трупам, если понадобится. Хочу положить этому конец.

– Осторожнее, деточка. Выйдя однажды на тропу войны, с нее уже нельзя будет сойти так легко, – покачал головой Эдуард Сергеевич. – Я не могу ненавидеть своего сына, это, знаете ли, невозможно. Это не в моей природе. Но в том, что он пойдет по головам, я не сомневаюсь. Не знаю, что Алеша сделал с вами, но я и есть – одна из таких голов, по которой он прошелся и даже не заметил.

Василиса вскочила и забегала по комнате в волнении. Она не была уверена в правильности того, что делает, но открыться имело смысл. Старик Ковалевский был на ее стороне баррикады. А носить все это в себе было так тяжело, так невыносимо.

– Знаете, на меня ведь напали из-за него. Сумасшедшая фанатка, влюбленная в красивый экранный образ Победителя Страхова.

– Он красивый парень, с этим не поспоришь.

– Она подловила меня около дома с огромным кухонным ножом. Я потеряла три литра крови, еле спасли.

– Какой кошмар! – вытаращился на нее старик.

– Да уж, кошмар. Истекала кровью. Он знал об этом, был там. Даже наложил шину, как теперь понимаю. А потом – сбежал. Не пришел в больницу, не дал о себе знать. Но интереснее всего, что ваш сын публично отрекся от меня. Заявил в прямом эфире, что я для него ничего не значу. Что последнего года как бы вообще не было и мы не жили вместе, ничего не было. Сказал, что разошлись сразу после шоу. Просто выбросил меня. Почему?

– От страха, полагаю, – вздохнул Ковалевский.

– Перед чем?

– Перед последствиями, – пожал плечами он. – Когда-то точно так же он выбросил и меня.

* * *