Фокус с поличным

– Я тоже тренированный человек.

– Ну, – уперся Арцах, – натренированность разная бывает. Моя бабушка поняла что к чему, очень быстро вызвала полицию. И когда вдали раздался вой сирен…

«Так, пошли живописания, пошли, родимые».

– …так вот, когда он раздался, самый крупный – он же и командовал, кстати – головой вперед выбросился в окно. А здание старое, от окна первого этажа полтора метра до асфальта.

– Я бы все-таки поспорила. Натренированность, как вы сказали, бывает разная.

По взгляду Арцаха показалось, что он сейчас продолжит спор. Но он удивил:

– А вы так смогли бы? Вперед головой, в окно? Вслепую?

– Это вряд ли. Я предпочитаю знать, куда падать. – Я помолчала, прикидывая. – Полиция ведь их не поймала?

– Очень быстро скрылись.

– Значит, у них был четвертый, на руле. Водитель. – Я постучала пальцем по сложенной газете. – Готовый вдарить по газам, когда запахнет жареным. Если вы решили взяться за это… что ж, желаю удачи.

«Как по мне, Жень, – дохляцкое дело. Но если раскроешь – с меня бутылка», – прогнусавил у меня в голове бесшабашный осколкинский говорок.

– Ладно, раздергал я вас и сам раздергался, – извиняющимся тоном подытожил Варданян. – Может, и не они.

Я уже была готова перевести тему на свою просьбу, но припомнила кое-что.

– Арцах, а вы их речь слышали? Как они между собой переговаривались?

Того же рыжего гимнаста Михаила до сих пор я вычисляла именно по корявой, «обрубленной» речи. Не то чтобы редкость, но это отмечали все, кто его слышал.

– Двое худых молчали. Говорил в основном крупный. Командовал он как-то отрывисто, коротко. Не сказал бы, что слышал акцент или что-то вроде этого. – Арцах грустно хмыкнул. – Хорошо помню, как он обозвал меня, простите за выражение…

– Если вам неприятно, можете не говорить, – торопливо заверила я.

Пребывание в заложниках, даже кратковременное, людей нередко травмирует. Сидеть и вынужденно покорно ждать, пока тебя освободят, не имея возможности повлиять на ситуацию, – это кошмар. По моим наблюдениям, такое одинаково сильно могло подорвать психику как мягких, уступчивых людей, так и уверенных, привыкших контролировать всё и вся. С определенной долей цинизма рискну предположить, что на мужчин ситуация покорного ожидания воздействует даже сильнее. Да, угадали. Стереотипы поведения: мужчина же всегда должен мочь что-то сделать, разрешить ситуацию, воспротивиться! Дело ведь в беспомощности, а мужчинам обычно невыносима даже мысль о ней. А если в наличии у противника – превосходящие силы? То-то же… У тех же японских офицеров в старину считалось позором пребывание в плену. Оттого японские заложники предпочитали пленению самоубийство.

Ну, у нас тут, к счастью, не стародавняя Япония; и Арцах сидит передо мной живой-здоровый.

– …что вы, «сраный хач» – это еще не самое ужасное, что я слыхивал в свой адрес, – обыденно произнес он. – Если еще б мою физиономию стенкой не пошкурили, был благодарен не знаю как.

Пауза. Затем он покачал головой:

– Нет, про речь ничего такого не припоминаю. Жаль.

– Хотите, реально попробую гипнозом воспоминания вытащить?

Я предлагала совершенно искренне. В нашем прошлом деле до гипноза не доходило; но Арцах был из тех журналистов-энтузиастов, которые для добычи информации порой применяют весьма нестандартные методы. К примеру, одного пенсионера, важного свидетеля, он чем подкупил? Собственноручно отдраил его квартиру до блеска, починил ему машину и – решающий фактор! – подарил кота. Здоровенного бело-рыжего горластого годовалого котьего сына с улицы, с которым важный свидетель отлично поладил – и рассказал Варданяну все, что знал.

А сейчас я не успела даже доозвучить свой вопрос, как Варданян моментально подобрался, сел прямо и встревоженно зыркнул на меня.

Я подняла руки ладонями вперед, подобно ему в начале нашей встречи.

– Вопрос снят.

– Сделайте одолжение, Евгения, – колко отозвался он.

Повисло неловкое молчание. Я глянула на часы и, уводя разговор от неприятного, удивленно заметила:

– Странно, однако, что никого до сих пор нет. Заведение вполне доступное, да и час не ранний уже.

– Ничего странного. Я попросил бабушку зарезервировать помещение, чтобы никто не помешал. Не пригрел уши, как говорится. А бариста «своя».

Я не нашлась что ответить. Будничные интонации Арцаха сбивали с толку.

Я уже и считать перестала, сколько раз мне доводилось общаться с детьми или младшими родственниками «хозяев жизни». Теми, кто рос, наблюдая становление и расцвет зачастую криминальной карьеры близких. Причем наблюдал изнутри, считая обыденными такие вещи и явления, которые другие дети видели разве что в соответствующих фильмах. И то лишь когда подрастут и возраст с заявленным рейтингом совпадет.

И всегда я отмечала эти скучающие интонации, вот это самое «а-что-здесь-такого» выражение лица. У пробившихся наверх привыкших к роскоши взрослых именно такого не бывает. Нужно, чтобы человек с детства пребывал в подобной среде; и вот тогда – да, этот тон. Ненаигранный, безо всякого стремления произвести впечатление. Искреннее непонимание чужого удивления.