Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

Человек за столом не столько задумчиво или рассеянно, сколько с выражением замкнутости на лице передвинул массивное стеклянное пресс-папье[126] на четыре дюйма[127]вправо. Лицо у него было бледное — как у всякого чиновника, проводящего большую часть дня при искусственном освещении, в окружении картотек и папок. Он странным образом вписывался в этот кабинет, куда вел лабиринт подземных коридоров. Возраст чиновника угадать было трудно: слишком гладкая, без морщин, кожа и одновременно — слишком усталые глаза.

Его пожилому смуглолицему собеседнику с щеточкой офицерских усов явно не сиделось на месте. Он нервно мерил шагами кабинет, роняя отрывистые реплики.

— Донесения! — взорвался он наконец. — Донесений выше головы, а толку чуть!

Сидевший за столом, кивнув, опустил глаза. Перед ним лежала кипа бумаг с сопроводительной пометкой «Беттертон, Томас Чарльз» и жирным вопросительным знаком.

— Значит, вы проверили эти донесения и ничего заслуживающего внимания не обнаружили? — спросил он.

— Поди в них разберись, — пожал плечами его посетитель.

— Да, — вздохнул хозяин кабинета. — Разобраться трудно.

— Еще бы! — затараторил пожилой. — Донесения из Рима, шифровки из Турени, замечен на Ривьере, опознан в Антверпене, в Осло, в Биаррице! В Страсбурге вел себя подозрительно, был в Остенде на пляже с ослепительной блондинкой, прогуливался по Брюсселю с борзой собакой! Вот в Берлинском зоопарке в обнимку с зеброй его еще не видели, но увидят, помяните мое слово!

— И что, никаких зацепок, Уортон? Я возлагал определенные надежды на антверпенское донесение, однако расследование ничего не дало. Конечно, теперь… — Тут молодой человек осекся и, казалось, впал в забытье. Не без труда выбравшись оттуда, он загадочно обронил: — Да, пожалуй… Хотя — кто знает?..

Полковник Уортон вдруг присел на подлокотник кресла.

— Как хотите, а добраться до сути дела мы должны. Никто нам не позволит раз за разом терять специалистов, не имея понятия о том, куда они делись, как и почему! Правда, особых сомнений на сей счет у нас вроде бы нет, но чем черт не шутит… Видели шифровку из Америки?

Человек за столом кивнул.

— Обычные левые завихрения — у кого их в юности не было? Судя по тому, что у нас на него есть, в хроническую стадию это не перешло. Перед войной работал неплохо, хотя ничего выдающегося не добился. Когда из Германии бежал Маннгейм, Беттертона приставили к нему ассистентом, а вскоре он уже был женат на маннгеймовской дочке. После смерти старика продолжил работу самостоятельно и тут уж себя показал. Знаменитым он стал, открыв зет-расщепление. Это было открытие века, и Бертрана носили на руках. Карьера в Америке ему была обеспечена, но тут умерла его жена. Он все бросил и перебрался в Англию. Уже полтора года работает в Харуэлле. Полгода назад женился вторично.

— С этой стороны есть что-нибудь? — встрепенулся Уортон.

— Мы, во всяком случае, ничего не раскопали. Дочка тамошнего стряпчего. До брака работала в страховой конторе. Связей с радикалами не выявлено.

— Зет-расщепление, — мрачно процедил полковник Уортон, — Я человек старомодный, для меня все эти словечки — темный лес. Мне и молекулу-то трудно себе представить, а они скоро весь мир расщепят! Атомные бомбы, расщепление ядра, зет-расщепление и еще черт знает что… А Беттертон, между прочим, у них был чуть ли не за главного! Как о нем отзываются в Харуэлле?

— Считают симпатичным малым. Что касается работы — ничего выдающегося. Так, прикладные исследования.

Оба помолчали. Разговор велся почти машинально и оттого казался бессвязным. На столе громоздились кипы донесений, в которых не за что было зацепиться.

— По приезде сюда его, конечно, тщательно проверили, — задумчиво произнес Уортон.

— Разумеется. Все было в полном порядке.

— Полтора года назад, — продолжал рассуждать вслух Уортон. — Понятно, на них здорово давят меры безопасности. Живут в своем мирке как под микроскопом, все просвечивается, ну, нервы и сдают. Сколько я такого навидался… Начинают обычно с грез об идеальном мире. Свобода, равенство, братство, никаких секретов, совместная работа на благо человечества. Тут-то их какие-нибудь мерзавцы и берут голыми руками. Легковернее ученых никого нет, — добавил он, задумчиво почесав нос. — Все шарлатаны-медиумы так говорят. С чего бы это?

— Ничего удивительного, — понимающе усмехнулся его собеседник. — Они думают, что все знают, а это всегда опасно. Вот мы — другое дело. Мы люди не гордые, мир спасать не собираемся. Нам бы пару поломок устранить — там подкрутить, тут ослабить. Узнать бы побольше о Беттертоне. — Он побарабанил пальцами по столу. — Не биографию и труды, а живые черточки. Какие он любил шутки, от чего чертыхался, кто ему нравился, а кого он терпеть не мог.

— А жена? — пытливо взглянул на него Уортон. — У кого же и узнавать такие вещи, если не у нее?

— Мы с ней несколько раз беседовали.

— Ну и как?

— Пока что безуспешно, — пожал плечами хозяин кабинета.

— Как вы думаете, она что-нибудь знает?