Первым делом Клим заглянул в паспорт и обомлел: действительно двадцать лет! Это было уж слишком. Слишком большая разница в возрасте, целых шестнадцать лет! Насколько Клим был развращен, но все же не до такого предела. Он до последнего считал, что Фома значительно взрослее, седеющие пряди и нахмуренное выражение лица сделали свое дело - подобная ошибка! Проклятье! Клим поискал глазами икону и яростно перекрестился: угораздило так нагрешить по пьяни!
Потом Клим полез в личные вещи заинтриговавшего его молодого человека, их было негусто, и Клим быстро справился. А пока он проводил странный шмон, обитатели комнаты не переставали обмениваться недоумевающими взглядами. Мужчины жили здесь уже не первый год, но подобное видели впервые: сам Святой отец снизошел до того, чтобы, прости господи, шмотки чужие перетрясать. Благо под матрасом рыться не начал: не догадался.
Клим очень надеялся, что Фома не исчезнет бесследно в какой-нибудь дыре, где он уже вряд ли сможет его отыскать. Он сразу предположил, что Фома с его складом характера после тепла, светла и сытного питания всенепременно объявится во втором приюте. Он сразу же навел справки - его догадки подтвердились. Фома оказался весьма предсказуемым человеком, а все, как известно, любят предсказуемость, вот и Клим не смог остаться равнодушным. Но к Фоме он наведался не сразу, нет, он спешно послал своего человека в Кремнеземск, родной город уличного иллюзиониста, чтобы навести там справки. Через неделю Клим знал о Фоме столько, чего не знал о себе сам Фома, а кое-чего не помнил, в частности о попытке сексуального домогательства к нему еще совсем молодой учительницы географии, попросившей Фому поснимать с доски какие-то карты. Получилось что-то вроде того, будто Фома ее очень сильно толкнул, она упала и ударилась об угол стола, а в это время в запертый класс ломился ее муж. Одним словом, история получилась неприятная, и даже родителей Фомы в школу вызывали.
Клима отчего-то заклинило, и он даже целое расследование провел, составив на Фому подробную характеристику. В общем и целом выходило, что ученик он был так себе, но целеустремленный, всегда получавший то, к чему проникался интересом, будь то пятерка по контрольной на спор или скоростной забег по стометровке. Зато товарищем он был надежным и верным - друзья очень жалели о том, что после армии Фома не вернулся в родной город.
С места службы Клим тоже получил хорошие отзывы. Выходило, что Фома - абсолютно обычный парень, которому просто не повезло в жизни, а не какой-то там испорченный улицей разгильдяй. Климу было совестно. Незаурядный фокусник запомнился ему еще с самой первой встречи там, на рынке, сумел удивить его твердым характером в Доме, покорил смелостью, отвагой и чувством юмора на ринге, тем более он, Фома, похоже, симпатизировал ему в ответ. Но Клим захотел все и сразу, потому что он был всем, а Фома, как он считал изначально, практически никем, по правде говоря, голодранцем и шлюхой он его считал. Он растолковал явную симпатию к себе как распущенность и теперь буквально локти кусал от опрометчивого решения.
И вот сейчас, стоя напротив Фомы, он не знал, что вообще нужно говорить в подобных случаях, и тогда сказал просто:
- Слушай, - он нервно почесал лоб, - прости меня.
Фома предсказуемо закатил глаза и закусил нижнюю губу - он не верил в раскаяние человека, хотя оно было на самом деле искренним. После всего пережитого пара брошенных слов казались какой-то подачкой, формальностью, сказанной лишь потому, что так было нужно.
- Я сильно выпил - продолжал Клим, набравшись смелости и прямо взглянув на своего собеседника. - В меня словно бес вселился... Короче, мне жаль, что я так сделал.
Фома тяжело вздохнул и не ответил. В холле никого, кроме охранника, стоявшего невдалеке, не было и мужчины могли общаться совершенно свободно, практически без лишних свидетелей.
- Если я что-то смогу для тебя сделать, - вкрадчиво начал Клим, не зная, куда девать руки. Он то совал их в карманы, то дергал на байке шнурки, то почесывал гладко выбритый подбородок, - ты только скажи.
Первым желанием Фомы было, естественно, послать этого самоуверенного типа ко всем чертям. Ему хотелось этим своим отказом доказать Климу, что тот властен далеко не над всеми, доказать, что у него есть гордость и свобода выбора. Да, он бы доказал Климу свою независимость, однако... тем самым он лишил бы себя, именно себя возможности доказать, опять же, себе самому, что он чего-то да сможет добиться.
Гордость и свобода не всегда идут рука об руку. Его нынешняя свобода лишала Фому возможности помочь одному-единственному человеку, который действительно нуждался в этом - Марии. Марии, которая была похожа на его мать, Мария, которая потом, после выписки с бесплатным неподходящим протезом вместо глаза наверняка будет страдать от боли и загноения. Фома просто жаждал сделать доброе дело, а эта самая гордость лишала его свободы выбора.