Ян подскочил к трупу, низко-низко склоняясь над его лицом, - очки едва не упали, съехав на самый кончик носа. - Это, это... - он не нашел, что сказать, выпрямляясь и с удивлением глядя на растерянного Фому.
Совсем рядом послышался веселый говор. Фома обернулся: Шурик с Захаром тянули громоздкий телевизор, придерживая его за углы и оживленно переговариваясь при этом. Не замечая мертвого тела, они приблизились к столу и опустили аппаратуру на землю.
- Ну вот, - Захар деловито отряхнул одна об одну руки. - Машка будет довольна, хотела же...
- А где Машка? Внизу? - осведомился Шурик, с подозрением глядя на остолбеневших парней.
- Так это, - нерешительно промямлил Ян, - вот она, - он отошел в сторону.
Увидев труп, Шурик грязно выругался, стаскивая шапку с головы и с силой комкая ее в руках.
- Кто ее нашел? - нехорошим тоном спросил Захар. В этот момент Фома готов был поклясться, что глаза его начали наливаться кровью.
- Я, - хрипло отозвался Фома, глядя на него исподлобья.
- Тварь! - вскричал Захар, бросаясь на Фому с кулаками. - Это ты ее убил!
Ян буквально вцепился в Захара, не позволяя тому приблизиться к Фоме:
- Тихо! Тихо! Озверел совсем, что ли? Фома наш друг!
Шурик презрительно сплюнул, присаживаясь на корточки возле трупа и задумчиво почесывая лысину.
- Отвали! - Захар с силой оттолкнул от себя Яна, больно уронив его на землю.
- Только подойди! - Фома не растерялся и, не сводя глаз со своего обидчика, быстро поднял с земли осколок кирпича. - Я на всю башку отбитый! Мне терять нечего!
- Шта! - совсем по-зековски выкрикнул Шурик, так и оставаясь сидеть на корточках, расставив в стороны острые коленки и опираясь на них руками. - Разошлись, бакланы херовы!
Захар отступил, ожесточенно почесывая загривок и не переставая буравить Фому острым взглядом при этом. Фома отбросил кирпич, тяжело дыша и уже начиная успокаиваться.
Захар грузно плюхнулся на пластиковый ящик, откручивая от бутылки дешевого пойла, стоявшего на столе, серебристую крышку. Ян, недовольно бурча что-то себе под нос, начал подниматься на ноги, а Шурик продолжал о чем-то напряженно думать, то и дело пожевывая обветренными губами.
Фома переводил взгляд с одного на другого: «Любой из них мог это сделать. Тетю Машу выписали утром. Сейчас четыре часа. Любой мог вернуться пораньше, убить, а потом снова уйти для отвода глаз. Мотивы? Не знаю. Как будто просто ненависть, ненависть к бомжам. Но если убийца - бомж? Или нет? Захар, - он посмотрел на хлебавшего с горла мужчину, - набросился первым. Похоже, лучшая защита - это нападение. Убил и перевел стрелки. Сейчас еще и помянул. Шурик, - Фома перевел взгляд на бывшего уголовника, - сидел за убийство. Такому кого-то порешить - вообще не проблема. Хладнокровный и расчетливый. Мог? Да запросто. Ян, - Фома поморщился, глазами поймав солнечный отблеск от стекол очков, - нанести удары острыми предметами, которыми были убиты все жертвы, мог даже он и даже в своем кумаре. Мутный человек, ставший бомжем по доброй воле, словно на охоту вышел. Любой из них это мог сделать, вот только зачем?»
- Бомжи, - нервно рассмеялся Шурик, - дырка на дырке, в штанах, в обуви... Эх, четырьмя больше, четырьмя меньше, - он резко выпрямился и посерьезнел, - нужно оттянуть труп отсюда. Если полиции донесут - наш дом медным тазом накроется. Уже не откупимся, заварят люк нахрен.
- Фома, уходи, - подал голос Ян. - Ее уже не вернешь, мы справимся сами, не порть себе жизнь, уходи.
Захар помолчал, обхватив бутылку, стоявшую на столе, обеими руками, как будто держась за нее.
- Хорошо, - Фома повернулся в последний раз к тете Маше, - прощайте. Видит Бог, я сделал все, что мог.
- Как только стемнеет, начнем, - распорядился Шурик. После смерти Владимира он взял роль лидера на себя.
Фома печально побрел от этого места. Гнетущая тоска поселилась в его сердце, а душу захватила в плен глубокая депрессия. Он ненавидел этого маньяка. Сколько жертв теперь на его счету? Десять? Двенадцать? А если маньяк не один? А если все же не из этих? Мало ли совпадение?
Он шел и шел, быстро, глядя только себе под ноги. Тяжелая дума не притормаживала, а напротив, придавала сил и желания действовать. Фому начало колотить от бессилия. Жгучая волна отчаяния окатила его с головы до ног, словно кислотой, разлагая его желание к жизни.
«Все бесполезно: работа, общага. Чего ради я существую? Коробки тягать? Умывальники с места на место переставлять? Да меня даже за человека не считают. На ринге и то лучше было, там я хотя бы чувствовал себя живым», - ноги сами вывели Фому к Дому трудолюбия. Не раздумывая больше ни секунды, он взбежал на крыльцо, громко хлопнув дверью при этом:
- Позовите Иннокентия, - с самым что ни на есть развязным видом он облокотился на рецепшн. - Скажите: «Гудвин пришел».
Ему почему-то не отказали, и очень скоро уважаемый доктор стоял перед Фомой, опустив руки в глубокие карманы своего халата.
- Выйдем? - Иннокентий засуетился.
- Выйдем, - согласился Фома, утвердительно кивнув.