Фол последней надежды (СИ)

— Замените меня.

— Субботина, издеваешься?

— Я не буду играть! — почти ору в ответ и приземляюсь на лавку.

Пусть хоть убивает меня, с места не сдвинусь. Но Виктор Евгенич бормочет что-то про подростков, которые всю душу ему измотали, и меняет меня на Олега, который вечно отсиживается на последней парте. Я хмыкаю и отворачиваюсь. Принимай свою карму, Олежа, от жизни не спрячешься.

Краем глаза вижу, как Коса усаживается на скамейку рядом со мной, но демонстративно двигаюсь в противоположную сторону. Пошел он.

— Анж, — говорит он тихо.

Я взмахиваю рукой, разрезая воздух:

— Сереж, все отлично. Но мы не будем об этом говорить.

— Почему?

— Просто оставь себе свои тупые домыслы, понятно?

— А я разве не прав?

Я так злюсь, что почти готова ударить его. Разве так делается? Разве можно лезть в чужую душу сразу с претензией?

— Сережа, — высекаю, чувствуя, как дергается моя верхняя губа, — как видишь, все мои слюни на данный момент у меня во рту. Я ни на кого их не пускаю, так что и обсуждать нам нечего, верно?

Не дожидаясь его реакции, поднимаюсь со скамейки и подхожу к физруку:

— Виктор Евгенич, правда солнце сегодня активное, можно мне в медпункт?

— Субботина, совсем меня в гроб загнать хотите?! Иди, но в конце урока мне покажись. Отправить с тобой кого-то?

— Нет, — бросаю уже через плечо, — все в порядке.

— Энж! — кричит Бо прямо с поля.

Откликаться не хочется, потому что тогда я начну рыдать от злости и растерянности прямо у брата на плече, а это сейчас действительно ни к чему. Так что сначала я малодушно делаю вид, что не слышу.

Но Богдан не сдается и орет еще громче:

— Энж!

Я поворачиваюсь и показываю ему два больших пальца. Надеюсь, что с этого расстояния он не успел разглядеть выражение моего лица.

Вроде бы, не случилось ничего ужасного, верно? Просто парень, в которого я много лет влюблена, думает, что неприятен мне. Просто человек, которому я не доверяю, оказывается, знает о моих сокровенных чувствах.

Сердце не остановится, земля не разверзнется, жизнь не замедлится. Никакого криминала. Но почему тогда мне так тревожно? Сердце по всем параметрам бьется чаще, чем это возможно. Кожа горит. Горло такое сухое, что с трудом получается сглотнуть.

В раздевалке я беру полотенце и с наслаждением моюсь под душем. Пью прямо из-под крана, запрокинув голову, потому что уверена — еще секунда без воды, и я вся покроюсь трещинами. Мочу даже волосы, чего не делаю обычно, и собираю их в пучок на затылке, сушить не хочется. Натягиваю одежду на влажное тело и решительно выхожу из раздевалки в зал.

Примерно тут моя целеустремленность дает сбой. Я чего хотела? Сама не очень понимаю.

Громов тут? Или уже ушел через другую дверь? А если он еще в раздевалке, то что я собираюсь ему сказать?

Уже решаю вернуться к шкафчику за вещами, когда дверь напротив тоже открывается. Громов шагает мне навстречу с таким выражением лица, будто был уверен, что увидит именно меня. Нас разделяет весь спортивный зал, но я словно чувствую мягкий аромат лайма.

Это, конечно, иллюзия. У меня не настолько классное обоняние.

Но во рту скапливается слюна, которую приходится шумно сглотнуть. Не люблю лайм. Не любила. Пока Громов не вздумал носить на себе этот аромат.

— Прогуляем, котенок? — выдает он внезапно сипло.

Он звучит очень тихо, и по всем параметрам я не должна была услышать эту фразу.

Но я киваю.

Глава 25

Сразу мы не уходим. Я забираю свои вещи, а Громов — свои, но у выхода из зала он тормозит меня за локоть. По привычке хочется рассмеяться или отвесить какую-то колкость, чтобы скрыть то, насколько мне приятны его прикосновения. Но я уже поняла, что эта схема не работает, а новую я еще не придумала, так что просто останавливаюсь, глядя ему в глаза. Оба зависаем на какие-то секунды. Ваня скользит рукой ниже и сжимает мои пальцы. Я слушаю свое сердце, которое грохочет в ушах, заглушая весь остальной мир. Я стекаю взглядом к его губам. Боже, как хочется его поцеловать! Сотни раз я представляла себе эту картинку, но на самом деле и близко не понимаю, что это могут быть за ощущения.

Глупо, конечно, но я ни с кем еще не целовалась. Хотела сберечь это для Ваня. Иногда отчаивалась, но все равно верила, что это может произойти. Я книжки читала, я знаю, ему было бы это приятно. Он для меня был бы единственным, я для него — последней. Мы были бы вместе сразу и навсегда. И мне никаких других губ не нужно, кроме его.

Моргаю и снова смотрю ему в глаза. Чувствую, что вот-вот покраснею от собственных мыслей, которые так громко думаю в опасной близости от Громова. Вдруг услышит?

Но Ваня тянет меня за руку в сторону тренерской. Молча иду за ним, гадая, почему он все еще держит меня. Забыл, растерялся? А может, ему тоже приятно, как и мне?

В небольшом опрятном помещении, которое Виктор Евгенич содержит в идеальном порядке, мы, не сговариваясь, наконец отпускаем друг друга.

Ваня что-то ищет на столе, я оглядываюсь, хоть и бывала тут раньше.

Говорю:

— Мило, что он сюда принес цветы.